"Дина Калиновская. О, суббота! (Повесть, ж."Дружба Народов" 1980 N 8)" - читать интересную книгу автора

"Ах, боже мой, боже мой!.." - развздыхался Саул Исаакович, удаляясь.
Синагога его уже не занимала, но очень трогала оставшаяся в памяти скудная
травка, окаймлявшая все здание, бедный венок, робкая зелень между серой
скалой синагоги и серым асфальтом двора.
"Ах, боже мой, боже мой!.. - вздыхал он, погружаясь в старенький
дребезжащий троллейбус, усаживаясь на продавленный диванчик и сокрушаясь о
том, что недолго этой развалине осталось сновать по привычному маршруту ее
жизни. - Ах, боже мой, недолго!" Он вспомнил Клару, пока ехал, и все
связанное с нею, свою вину и невиновность.
Он вспомнил Иру, девочку, голубку, и все связанное с нею, свою надежду
и свою беспомощность. "Ах, боже мой!.." Он вспомнил, что обедать сегодня с
Ревеккой они станут остатками вчерашнего пира, то есть пир будет
продолжаться, но только для них двоих. "Ах, боже мой!.." "А
когда-нибудь,-вздыхал Саул Исаакович на неудобном скачущем диванчике,- и
для нее одной будет продолжаться пир жизни, для нее одной... Или, ах,
боже, боже, для меня одного!.." Какие пиры у них бывали когда-то, какие
пирушки и вечеринки, и обеды! Какие друзья собирались в их небольшой
комнате за раздвижным столом - орлы и голубки!..
"Где они теперь, ах, боже мой!.. Или так устроена старость-без друзей,
чтобы легче было уходить туда?.." Было жарко, пахло морем, розами и
бензином, распогодилось окончательно.
"А небо над городом без единой морщинки! Ах, боже мой!"

Прощание

До последней секунды, до последнего момента, до сочного удара
захлопнувшейся дверцы их черной машины Мария Исааковна озиралась по
сторонам, не веря, что они с Гришей едут в аэропорт вдвоем, что не
вынырнет откуда-нибудь из-за поворота кто-нибудь из родственников-Зюня,
Суля или даже Ревекка-и не гикнет по-хозяйски:
"А ну, подвиньтесь, я еду с вами!" Но нет, машина тронулась, никто не
появился, Марию Исааковну откинуло на заднем сиденье, она покорилась
мягкой силе, приятно придавившей ее к ковровой подушке, сразу успокоилась,
улыбнулась, скосив глаза на Гришу.
- Моя судьба провожать тебя, Гришенька!
- И встречать, Манечка, и встречать.
Закопченное большое солнце опускалось за домами, они небыстро ехали по
плотной тени Пушкинской улицы под низкими ветками платанов. И все -
молчаливый шофер, машина с ковром, вечернее время и даже столетние
платаны,-все соответствовало бы торжественно-печальному обряду прощания,
все было бы сообразно их возрасту, огромности пережитой разлуки, чуду
встречи, новой разлуке, которая может не иметь конца на этом свете, если
бы бурный пестрый свет закатного солнца не врывался в машину на
перекрестках сбоку, не слепил, смешил и смешивал и разрушал почтенно
стройное состояние души, не давал сосредоточиться хоть на какой-нибудь
серьезной мысли, не давал сказать Грише то особенное, что он запомнил бы
надолго и навсегда.
Машина свернула, и - какие там разговоры! - они поехали против солнца,
им с Гришей оставалось только щуриться. Шофер опустил перед собой козырек,
а Мария Исааковна радовалась тому, что чувствовала рядом Гришин локоть и