"Александр Хургин. Ночной ковбой (сборник повестей и рассказов)" - читать интересную книгу автора

по ночам. И он привез Даше все нужные вещи и розы, которые она любила больше
всех остальных цветов, когда была здоровой, а сейчас их почти не заметила. И
Даша грузно лежала на высокой жесткой кровати и ничего не говорила и не ела,
а только пила понемногу кипяченую воду из чайной ложки. А говорить она ,
наверно, не могла из-за слабости и отсутствия сил даже тихо, и Сергеев
рассказывал ей, если, конечно, она не спала в забытьи, всякие пустые и
малозначащие новости и читал вслух какие-то книги, и постоянно имел
спокойный и бодрый вид, и говорил, что все нормально и ей станет лучше, если
не сегодня, то самое позднее завтра. А она не отвечала ему ничего и лишь
один только раз вдруг произнесла:
- Не хочу я так больше болеть. Не нравится мне.
А Сергеев сказал ей, что кому ж такое может понравиться и прийтись по
вкусу, и больше, сказал, ты болеть не будешь, потому что больше уже некуда и
отболела ты свое на сто лет вперед и за троих. И вот через два дня после
этого их памятного разговора, часов в девять, Даша сказала:
- Я, - сказала, - хочу встать и хочу арбуз.
И Сергеев позвал по такому случаю медсестру, и медсестра спросила, в
чем дело, а узнав, сказала:
- Ну и прекрасно.
И она перевязала Дашу и перепеленала простыней поперек живота и вдвоем
с Сергеевым они подняли ее с кровати и поставили на пол. И она сделала пять
шагов по полу палаты и дошла до ее порога. И Сергеев остался с Дашей и повел
ее к кровати обратно, и уложил, и распеленал, а медсестра вынуждена была
срочно их оставить, чтоб унять и успокоить Васю, который скандалил и
буйствовал, и требовал себе свободы, гарантированной конституцией. Он, когда
лежал еще в терапевтическом отделении, украл, оказывается, из холодильника
бутылку микстуры Шарко, выпил ее залпом после еды и выпрыгнул с балкона
третьего этажа. Его от воспаления легких там, в терапии, вылечили, а он из
окна выпрыгнул и сломал себе ногу, руку и четыре ребра. И получил сотрясение
мозга.
А завтра Сергеев припер Даше полосатый звонкий арбуз, и она съела
кусочек его мякоти с удовольствием и аппетитом, и, съев этот кусочек арбуза,
она быстро и стремительно стала поправляться и приходить в себя не по дням,
а по часам и минутам. И она начала двигаться и гулять по коридору, сначала с
Сергеевым, а потом и самостоятельно, и стала спускаться и выходить на
больничный зеленый двор, если, конечно, работал лифт. И Сергеев мог теперь
ходить к ней всего один раз в день, и он приходил около пяти часов и
приносил ей диетическую еду, и Даша ела ее теплой и свежей и оставляла себе
что-нибудь на утро. Потом они гуляли во дворе и сидели на скамейках, а после
восьми Сергеев провожал Дашу в отделение или до лифта и уходил.
И в какой-то из этих спокойных уже дней его, Сергеева, продуло и
просквозило неизвестно где посреди теплого лета и угораздило простудиться, и
у него подскочила температура тела почти до сорока градусов по Цельсию. И
Сергеев позвонил Даше в больницу и сказал, что я вот некстати заболел и
простудился и не знаю, как теперь при этом быть и как тебя навещать, потому
что я же могу заразить и тебя, а в твоем нынешнем шатком состоянии здоровья
это совсем уже излишне и никому не нужно. И Даша сказала ему, что перебьется
и потерпит несколько дней без него и ничего ей не будет, и вообще, сказала,
меня скоро уже выпишут на работу.
И Сергеев провалялся день и ночь пластом в ознобе и в поту, а назавтра