"Александр Хургин. Какая-то ерунда (сборник рассказов)" - читать интересную книгу автора

тоже ему нежелательно было в небритом виде гулять. Ну вот, подошел Гордеев к
двери, где вход, а она закрыта, то есть она-то открыта, из-за жары, но
стулом загорожена. Гордеев через стул перегнулся в салон - чтоб заглянуть, -
а там никого нету, одна только кассирша сидит, зеркальце на кассу установила
и угри на носу выдавливает, и на щеках. Гордеев ее позвал и спрашивает, эй,
девушка, а почему это ваш салон не функционирует средь бела дня согласно
графику режима работы? А она говорит, а потому что вши у нас обнаружены в
салоне. И санстанция нас закрыла до выведения. Вот по этой причине, говорит,
мы не работаем сегодня. И завтра не будем. И послезавтра, реально, тоже не
будем. А, возможно, что и будем. Так что не получилось у Гордеева
воспользоваться салоном, и он пошел с небритым лицом в прежнем направлении
базара, за грушами. И купил их, когда пришел, груш то есть, один килограмм.
Хороших груш купил, самых лучших даже, можно сказать, за три рубля. Пацан в
серой кепке продавал, видно, колхозник. И еще Гордеев слив купил за компанию
с грушами, тоже хороших и недорого - у того же самого пацана, и понес эти
груши и сливы жене в больницу в качестве передачи. Чтоб поела она там
витаминов свежих. А по выходе с базара, на площади уже, он еще один раз в
очереди постоял, вина себе взял бутылку, столового, предполагая дома
поужинать и вина выпить охлажденного. Ему мужики, когда он становился,
сказали, чтоб не занимал он очередь, потому что все равно не хватит ему
вина, так как сегодня завоза не было, и это допродают вчерашнее -
предупредили его. А он занял в расчете на всякий случай, и ему последнюю
бутылку продали, одну-единственную. Но Гордееву больше и не надо было. Он же
и не пьет почти что. Так, совсем мало. Изредка, можно сказать. А тут чего-то
захотелось ему - может, от жары и жажды. Ну, купил он, значит, эту
распоследнюю бутылку столового вина, поставил ее в кулек аккуратно - на
футляр бритвы, рядом с грушами и сливами - чтоб не помять их дорогой, и
поехал в больницу. Сел в троллейбус, талон прокомпостировал и поехал. От
базара до больницы близко ехать, пять остановок всего-навсего. Правда, в
троллейбусе окна все оказались задраены и на винты взяты - чтоб не
нервировало водителя дрбезжание стекол, и печка грела зачем-то и у Гордеева
рубашка промокла насквозь, пока он ехал эти пять остановок, и пот потек по
спине и по ногам - в носки. А в больнице, в справочном отделении, Гордеев
сказал, что хочет жене своей Антонине Игоревне Гордеевой передачу передать,
состоящую из груш и слив. И они, те, что в справочном этом отделении сидят,
поискали ее фамилию по разным книгам и карточкам и плюс позвонили по
каким-то внутренним телефонам, потому что больница же большая, не сразу в
ней определенного человека найдешь. Гордеев еще подумал, пока они искали, а
интересно, подумал, куда всех этих многочисленных детей, которые от абортов
остаются, девают? В канализацию спускают или куда? А когда нашлось Тонино
местонахождение, эти, работники справочного отделения, сказали Гордееву в
вежливой форме, что к их сожалению не могут принять от него передачу по
причине того, что жена его в настоящий момент находится в реанимации, а туда
передачи не передают. Гордеев, конечно, возмутился этим фактом бездушия - на
каком это, мол, основании такие у них в хозрасчетной больнице противоречивые
порядки и правила - и домой пошел. И груши унес. И сливы. Зря то есть за
ними ходил на базар и деньги на них истрачивал.
А дома Гордеев выгрузил груши и сливы в холодильник, за исключением
двух штук груш и двух штук слив, вино в морозилку положил, потом до трусов
разделся и в ванную пошел. Бриться он, конечно, не стал, потому что смысла