"Жозе Мария Эса де Кейрош. Преступление падре Амаро " - читать интересную книгу автора

Следов полемики с романтизмом в романе множество. Начать с того, что
Кейрош представляет Амелию не только усердной прихожанкой, но и
читательницей романов с продолжениями - тех самых, что пародировались Эсой в
"Тайне Синтрской дороги". В романах этих мирно соседствовали мещанское
умиление радостями законного брака и восхищение роковой силой страсти,
толкающей скучающую мещанку к адюльтеру (так и в душе Амелии преспокойно
уживаются влечение к Амаро и мечта о браке с Жоаном Эдуарде). А только ли
одни священные книжицы читал Амаро в семинарии? Ведь, едва лишь
прикоснувшись к быту аристократического дома в Лиссабоне, он увидел в нем
образ "жизни, похожей на роман". Эта романтическая жизнь, в которой он в
одеянии прелата исповедует изысканную графиню, ощущая над ее душой полную
свою власть, неизменно присутствует в его сознании. Пока же графиня
недоступна, приходится довольствоваться провинциалкой Амелией... Приходится
посвящать ей романтические вирши:

Ты помнишь ли ту прелесть ночи дивной,
Когда луна с небес сияла нам?...

Полемикой с романтизмом является и сам сюжет "Преступления падре
Амаро". Ведь Кейрош не первый писал о греховной страсти священнослужителя;
до него были "Собор Парижской Богоматери", роман "Анафема" Камило Кастело
Бранко, многие другие произведения. В них священник обычно изображался как
изгой, проклятый Богом и людьми, как тот, чья любовь обречена быть
безответной. У Кейроша все наоборот: страсть Амаро - разделенная страсть, а
сам он прекрасно вписывается в среду провинциальных мещан и святош. Нет в
нем ничего рокового.
Да, Кейрош беспощаден к своим героям. И все же в этих типичных героях,
поставленных в типические обстоятельства (а Кейрош всячески подчеркивает,
что греховное сожительство священника и девицы не такая уж редкость!),
теплится жизнь, чувство, связавшее Амаро и Амелию, - не уютное и расчетливое
сожительство Сан-Жоанейры и каноника Диаса. Это - пускай искаженное,
извращенное, эгоистичное, - но живое человеческое чувство, мучительное,
неотступное, завладевшее всем существом любовников. Иначе мы не испытывали
бы потрясения при чтении тех страниц последней версии романа, на которых
рассказывается о том, как Амаро мчится к "поставщице ангелочков" Карлоте,
все еще надеясь спасти своего сына. Иначе автор время от времени не
отказывался бы от своего монопольного права всеведущего
повествователя-аналитика и не предоставлял бы героям свободу самовыражения,
не строил бы повествование в ракурсе восприятия то Амелии, то Амаро,
побуждая тем самым читателя к соучастию и сопереживанию. Наконец, если бы
Кейрош хотел превратить свой роман в сплошной разоблачительный фарс, он не
соизмерял бы все в нем происходящее с самой жизнью. Именно Жизнь, а не
резонер-позитивист доктор Гоувейя является для Кейроша Высшим Судией.
Отступление Амаро от Жизни - первый шаг к его преступлению - начинается
именно тогда, когда он попадает в дом Сан-Жоанейры и принимает этот уютный
замкнутый мирок за лик Жизни, наконец-то повернувшейся к нему своей доброй
стороной. В этом мирке его любовь к Амелии - при всей ее чувственности -
сохраняет обличье милой идиллии. Она - свет, тепло, запахи кухни. А вокруг -
дождь, холод, беспросветный мрак, воспоминания о суровой жизни в горном
приходе. Вокруг - Жизнь, идущая и текущая помимо Амаро. Жизнь, с которой