"Артур Кестлер. Призрак грядущего" - читать интересную книгу автора

как всегда происходит с людьми, учившими язык по книгам.
- Разве не ужасно, когда над поэтом или композитором довлеет цензура?
Он одарил ее снисходительной улыбкой.
- Цензура существовала всегда. В зависимости от классовой структуры
общества менялись только ее формы. Данте, Сервантес и Достоевский творили в
условиях цензуры. Литература, как и философия, всегда подвергалась
регламентации, как вы это называете, со стороны церкви, князей, законов или
реакционных предрассудков общества.
- Как насчет Греции?
- Что случилось с Сократом, а? Мы обходимся с людьми, проповедующими
дурную философию, куда более культурно.
Он отправил второе перно следом за первым, не переставая улыбаться.
Теперь он предстал совсем другим человеком по сравнению с тем, каким он
казался вчера. Что за немыслимая смесь противоречий! Но говорил он просто и
с полной убежденностью в своей правоте - в этом и состояло его превосходство
над ней. У него есть вера, подумала она, сгорая от зависти, ему есть во что
верить. Это и делало его таким замечательным и совершенно непохожим на
людей, которых ей обычно доводилось встречать, - непохожим на нее, на ее
отца, не говоря уже о клубе "Три ворона по кличке Невермор". Наконец-то ей
повстречался человек, не запертый в стеклянную клетку.
В такси, увозящем ее домой, она отдала ему записную книжку. Он небрежно
сунул ее в карман.
- Почему вы не хотели, чтобы я отдала ее вам в кафе? - спросила она.
- Да просто потому, - ответил он, улыбаясь ей своими светло-серыми
глазами, - что тогда у меня не осталось бы времени пригласить вас в оперу.
Дома ей сообщили, что звонил мсье Жюльен Деллатр и оставил номер своего
телефона.

III Томление плоти

Одно из самых ранних воспоминаний Хайди было о том, как однажды ее
разбудила мать. На матери вечернее платье из белого шелка. Она оставила
дверь детской распахнутой, и в комнату проникают звуки играющего внизу
граммофона, человеческие голоса и смех. Джулия Андерсон упирается рукой в
стену в том месте, где висит картинка, изображающая Дональда Дака, словно
пытаясь оттолкнуть стену от себя, и тело ее раскачивается, как раскачивались
потом однажды люди на корабле во время шторма, когда Хайди тошнило. Она
смотрит на Хайди, сжавшуюся в кроватке, и Хайди с ужасом замечает, что глаза
у матери сильно налились кровью, как у сенбернара, так что между верхним
веком и белком образовался красный ободок.
Сонная Хайди пугается еще сильнее и начинает хныкать. Мать, не сводя с
нее глаз, ковыляет по комнате, все время отталкивая от себя грозящую наехать
на нее стену. Она пробует улыбнуться Хайди, но из-за набухших глаз улыбка
превращается в злобную гримасу. Она шепчет непонятные Хайди слова, то и дело
хихикая и икая. Из ее рта доносится чудовищный запах. Хайди отодвигается к
стене, но пальцы матери с острыми, покрытыми эмалью ногтями дотягиваются до
нее и впиваются в тело. Наконец, до Хайди доходит, что мать хочет поиграть с
ней в лошадки.
- Я лошадка - как папа, как папа, - пылко повторяет Джулия и неожиданно
опускается на корточки, не обращая внимания на рвущийся шелк. Она описывает