"Жозеф Кессель. Яванская роза" - читать интересную книгу автора

деньги. Он пристроил контрабанду, и здесь ему больше нечего делать. Если он
согласился остаться, значит, у него есть подозрения на ваш счет: опасные
подозрения, и он хочет проверить... он хочет проверить. Это не тот человек,
который даст себя обмануть, который покупает вслепую. - И сэр Арчибальд
закончил своей извечной жалобой: - Я боюсь... я боюсь.
Не собираясь потешаться над его опасениями, я согласился с ними,
насколько позволял мне мой характер.
Сэр Арчибальд ушел с заверениями, что я не буду афишировать свои
отношения с его дочерью и что, больше того, приму все меры предосторожности,
прежде чем встречусь с ней.
Думаю, что я был искренен, относя свою малую готовность увидеть Флоранс
на счет совершенно новой для меня заботливости о ней. Когда нуждаешься в
оправданиях перед собой, отговорки превращаются в уверенность.
- У вас будет время стать женихом и невестой на судне, - сказал сэр
Арчибальд. - Надо избежать ненужной опасности.
Разве сэр Арчибальд не был прав? И разве не достаточно было
воспользоваться телефоном для обычных разговоров?
Но я им не воспользовался.
Как это произошло?
Не знаю.
Или, вернее, думаю, что не имел желания услышать голос Флоранс.
Не боязнь упреков и жалоб заставила меня совершенно покинуть ее. Я
знал, что Флоранс никогда не покажет мне свою грусть или горечь.
Из гордости? Из покорности? Я не пытался понять, что двигало ею, но был
уверен в ее поведении.
Я хотел убежать от себя, и только от себя. От себя, от всего, что могло
стать постоянным, длительным, стабильным.
Моя жизнь в Шанхае превращалась в движение, неистовое брожение,
разбрасывание, распыление. Я наслаждался этой абсолютной, абсурдной
свободой, в которой ни один последующий день не зависел от предыдущего, ни
одна минута не связывалась с прошедшей. Я не выносил ни малейшего морального
нажима, того, что могло бы походить на приказ, на логическую связь моих
поступков. Я больше не признавал никакой платы ни за прошлое, ни за будущее.
Я не допускал мысли, чтобы даже тень, какой бы легкой, прозрачной она ни
была, опустилась на мои сумасшедшие скачки горячего, бешеного жеребца.
Образ Флоранс был один из тех, который мог бы заставить меня
задуматься, задержать на мгновение мою мысль в том вихре, который выветривал
мою голову.
Я овладел Флоранс до прибытия в Шанхай. Я должен был увезти Флоранс в
Европу.
Она была одновременно воспоминание и будущее: то есть путы и узы. Я не
хотел этого.
Я изгнал ее не только из своего бытия, но из окружающего меня мира.
Флоранс больше не существовала на этом свете: существовал только я и моя
неистовость.
Девицы менялись - и каждый вечер у меня была новая. Одни - обычные и
вульгарные. Другие могли претендовать на восхищение. Но, разумеется, даже
самая красивая не могла и приближенно сравниться с Флоранс ни совершенством
черт и тела, ни диким и изобретательным стремлением к удовольствию. И все же
в моих глазах они имели больше преимуществ, чем метиска.