"Жозеф Кессель. Яванская роза" - читать интересную книгу автора

Боб пристально взглянул на меня и сказал:
- Это будет мое, предупреждаю вас.
- В любом случае я открываю, - ответил сэр Арчибальд.
Он подвинул вперед значительную стопку жетонов. Боб и я сделали то же.
Я сдал карты каждому, сколько тот просил. Сэр Арчибальд попросил две, Боб -
три.
Сначала выигрывал старый англичанин. Я взглянул в свои карты: положение
не улучшилось. Я был вне игры. Сэр Арчибальд с наслаждением медленно
открывал карты. А Боб... что делал Боб?
Я видел, что его левая рука скользнула к картам, которые он сбросил, и
взяла оттуда одну, присоединив ее к картам в правой руке. И в то время как
он совершал свое мошенничество, его глаза, жестокие, блестящие,
безжалостные, не отрывались от моих. Провоцировал ли он меня на взрыв, на
несогласие? Хотел ли показать, что надо идти на все ради удовлетворения
своего желания, или, напротив, забавлялся тем, что сможет измерить степень
низости, на которую я способен? Ибо, если Боб и мошенничал, то в угоду мне.
В течение всей партии он был моим инструментом: мы так условились...
Да, если Боб и мошенничал, то ради меня. Его взгляд красноречиво
говорил об этом, а также относительная медленность его жеста, уверенного,
ловкого и провоцирующего.
С ужасом, а также с надеждой я взглянул на сэра Арчибальда: может, он
заметил... Но старый игрок, конечно непрерывно следивший за партнерами в
игорном доме, на "Яванской розе" предался блаженному доверию. Разве он имел
дело не с офицерами, не с джентльменами с честными руками?
Тем временем руки Боба закончили свою работу. У меня было время
помешать его действию.
Как я проклинал тогда хитросплетение обстоятельств, приведшее меня к
тому, что, еще два часа назад свободный в своих поступках, я превратился в
раба, покорного бесовским выходкам! Два часа назад я вновь сблизился с
Бобом, думал лишь о неисчерпаемых и доступных условиях, которые нам обещал
Шанхай. А теперь я стал непримиримым врагом лучшего товарища, мне надлежало
переспать с больной девицей, нести бремя отвратительного жульничества! Ибо я
хорошо понимал: я не помешаю, я позволю Бобу мошенничать ради меня.
Откуда эта пассивность? Из-за Флоранс? Конечно, нет. Я не думал о ней в
эту минуту, или, если ее образ и возникал в моей голове, инстинктивно я
чувствовал к ней враждебность, как к первопричине моего отвратительного
падения.
Итак, поскольку этот покер не имел целью честный выигрыш, я считал себя
вправе не соблюдать правила порядочности? Или мною безотчетно руководило
оправдание, которое я заранее дал всем моим поступкам? Извиняло ли меня в
моих собственных глазах данное себе обещание возместить украденные таким
способом деньги? Или же желтый туман, которым я дышал целый день, проник в
мою кровь и стал началом распада, гниения, извращения, как посев личинок?
Не знаю. Возможно ли знать это?
Сколько раз с тех пор мне случалось, когда я был уже более зрелым и
умом, и чувствами и находился в нормальных условиях, сколько раз приходилось
мне начинать день и ночь с самым светлым намерением, с самым легким сердцем,
а заканчивать с отвращением к самому себе в гибельном водопаде обстоятельств
с виду незначительных, но переплетение и насыщенность которых незаметно
приводили к последствиям, которые заранее невозможно было бы предположить.