"Жозеф Кессель. Яванская роза" - читать интересную книгу автора

состояние.
Судно завибрировало. Огни порта сдвинулись с места.
Мы отплыли.
В который раз...

В очередной раз очертания земли, едва нам знакомой, растворились на
горизонте. В который раз нашим прибежищем было судно, окруженное морем. Но
каким морем! Липким, темным и до такой степени туманным, что не был виден
след за кормой. Что касается судна, уже известно, чего оно стоило.
Когда стало невозможно различить неясные очертания берега, растаявшего
в ночи, мною овладела настоящая тоска. Что делать в эти три нескончаемых
дня?
Духовной жизни в это время у меня никакой не было. Читать, так сказать,
я отвык, просматривая лишь газеты. Я существовал только благодаря встряскам,
которыми какой-нибудь случай возбуждал мои чувства. Драки, карты, попойки,
наслаждения - смена лиц и тел - и сам я, растворившийся в этой безудержной
игре - такой представлял я себе судьбу настоящего мужчины. Вот в чем был
смысл его существования. Ничто не приводило меня в такой ужас, как тоска.
Между тем я сидел на вонючей посудине без всякой надежды на проблеск,
развлечение. В довершение ко всем бедам я оттолкнул этих двух людей, которые
командовали судном и могли бы сократить часы рассказами о своих
приключениях, отринул их без малейшего шанса на обратный ход. И чем я этого
добился? Неудавшейся угрозой, бравадой, охлажденной ребенком!
Мостик "Яванской розы" был очень плохо освещен. Мне повезло: Боб не мог
увидеть, как кровь бросилась мне в лицо и оно запылало. И сию же минуту я
ощутил потребность разорвать окутавшую нас тишину, она становилась все
отвратительней из-за однообразного скрежета судна и мерного шума от
форштевня, рассекавшего текучую бездну.
- Странное судно! Странные люди! - произнес я самым непринужденным
тоном, какой только сумел изобразить.
Боб не отвечал, и я продолжал:
- И странный юнга! Несомненно, он рос среди драк. Ты же видел, он
догадался, что я хотел сделать?
- Я видел только, что ты вел себя как болван! - ответил Боб.
Я это знал. Но мне не понравилось, что он так сказал.
- Послушай, Боб, - начал я, - если ты считаешь себя настолько умнее...
Он сухо оборвал меня:
- Я ничего не считаю. Я не хочу прибыть в Шанхай в кандалах и вшах. Вот
и все. Как только мы там окажемся и нам потребуется задать кое-кому трепку,
мы это сделаем. И, поверь, я не буду последним при этом.
Он зажег сигарету. Я отчетливо увидел рисунок его губ, крепко сжатых,
жестоких. Нет, Боб ничем не поможет мне в этой вселившейся в меня
смертельной тоске. Эта внезапная уверенность была вызвана не нашей ссорой.
Ссоры возникали у нас тысячи раз со дня отъезда из Франции. Я вдруг постиг
истину озарением, внезапно освещающим подлинную суть давних отношений.
Помимо некоторых элементарных инстинктов, присущих нам в равной степени, и
духа соперничества молодых животных, ничего общего между Бобом и мной не
было. Ничто не питало в нас взыскательность, свойственную дружбе: мы были
товарищи в самом прямом и узком смысле этого слова.
В случае необходимости мы готовы были отдать последнюю рубашку и жизнь