"Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне" - читать интересную книгу автора (Раззаков Федор)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ АГИТПРОП ОТ ВЫСОЦКОГО

7 октября на спектакль «Таганки» приходил Евгений Евтушенко. После представления очевидцы видели, как он покидал Таганку в обнимку с Высоцким. Отметим, что друзьями они никогда не были и не будут (тот же Евтушенко впоследствии весьма нелицеприятно будет отзываться о поэтическом таланте Высоцкого), но нашему герою это общение, видимо, было нужно с практической стороны: он рассчитывал, что когда-нибудь влиятельный Евтушенко (а тот, как мы помним, был на короткой ноге со многими высокопоставленными деятелями) сможет поспособствовать продвижению его карьеры. Как покажет будущее, зряшные были надежды.

13 октября Высоцкий играл в «Десяти днях…» с сильно сорванным где-то голосом.

Днем 16 октября он играл в «Антимирах», на которых присутствовал автор — еще один известный поэт-либерал Андрей Вознесенский. Вечером состоялся «Галилей».

22 октября возобновились съемки «Коротких встреч». На этот раз съемочной площадкой стало село Алтостово, куда Высоцкий вынужден был мотаться то из Москвы, то из Тырнауза, со съемок «Вертикали». Но он ездит безропотно, поскольку работа в обеих лентах его очень радует. Пожалуй, ни на одной из прошлых картин он подобных чувств еще не испытывал.

24 октября Высоцкий играет в «Павших и живых», два дня спустя в них же (сбор от последнего спектакля пошел в фонд постройки памятника павшим в Великой Отечественной войне). В тот же день 26-го он дает два концерта в столичном ДК строителей, что в Измайлове.

27 октября Высоцкий участвует в первой репетиции нового спектакля «Пугачев», играя в нем роль Хлопуши. На следующий день он уже был в Одессе, на съемках «Коротких встреч». Пробыл там сутки, после чего 29-го вернулся в Москву, как говорится, с корабля на бал: успел выскочить на сцену «Таганки» в конце 1-го действия в «Десяти днях…»

4 ноября Высоцкий с группой коллег выступал в Онкологическом институте на Каширском шоссе. Причем он должен был всего лишь говорить соединительные реплики между стихами «Антимиров», но коллеги уговорили его порадовать как их, так и зрителей своими песнями. Высоцкий спел четыре новинки: «Скалолазку», «Песню космических негодяев», «Песенку про сентиментального боксера» и «Старый дом». Самой «протестной» из них была про «космических негодяев», вернее, про «космических безбожников», где явно угадывался современный подтекст:

Утверждение Высоцкого насчет «космической тьмы» (то есть тьмы космического масштаба), которая якобы охватила советское общество (при этом читающее наизусть Пушкина), в какой-то мере (но не в полной) справедливо — так оно, собственно, и было. И развал Советского Союза, который своими руками осуществят в том числе и миллионы тех, кто читал наизусть Пушкина, тому подтверждение. Однако вот вопрос: кто конкретно вел этих людей к этому развалу? Не те ли «прогрессисты»-западники, которые уверовали в то, что капитализм лучше социализма. Это «лучше» мы ощутили на собственной шкуре: сегодняшняя «космическая тьма» вокруг нас приобрела такие масштабы, которые не снились даже Высоцкому. Как говорится, все познается в сравнении. При советской власти люди наизусть читали Пушкина (и Киплинга, согласно тому же Высоцкому), а при нынешнем капитализме по-российски люди уже разучиваются писать и говорить по-русски, не то чтобы читать классиков. А все потому, что власть в СССР все же питалась соками русской культуры, а нынешняя — сплошь заемными, да еще не лучшего качества. Своего рода «культурным вим-биль-даном». Вот почему 200-летие Н. Гоголя в апреле 2009-го в России отметили так, будто это был всего лишь один из выдающихся, и не более того, русских писателей.

Отметим, что «Песня космических негодяев» была не единственной «фантастической» песней Высоцкого, написанной в том году. Еще одной была шуточная «В далеком созвездии Тау Кита», где тоже имелся свой подтекст. По сути это была едкая сатира опять же на советскую, а также на китайскую действительность. Судя по тексту, под созвездием Тау Кита Высоцкий зашифровал Китай, а сам герой песни был представителем другого социалистического государства — Советского Союза. Но поскольку обе страны строили социализм по-разному, у героя в некотором роде «едет крыша», когда он оказывается на «чужой планете»:

Без сомнения, эта песня родилась под впечатлением тех реформ, которые тогда проходили в Китае и которые советская пропаганда представляла как нечто ужасное. Именно отталкиваясь от этих представлений, Высоцкий, как и в своей первой «китайской» песне («В Пекине очень мрачная погода», 1963), и рисует тогдашнюю китайскую действительность. Однако возникает вопрос: почему он в этот раз решил зашифровать Китай под Тау Кита? Видимо, только потому, что речь в песне идет не только об этой стране, но и о СССР: ведь на Тау Ките живут «товарищи наши по разуму». Песня заканчивается тем, что герой летит обратно на Землю (в СССР) в настроении питейном:

Под «гнусной теорьей» некоторые высоцковеды угадывают коммунизм, согласно которому СССР вскоре должен обогнать по своему развитию и уровню жизни все остальные страны.

Кстати, известный нам кинорежиссер Михаил Ромм несколько лет спустя (в конце 60-х) также задумает снять документальный фильм, обличающий вроде бы Китай, но в подтексте содержащий разоблачение и советского социализма. Ромм уже имел опыт съемок такого рода фильма — «Обыкновенный фашизм» (1966), где к суду истории привлекался фашизм, но в подтексте читался и сталинизм. Однако снять антикитайско-антисоветское кино Ромму не дали — все-таки в Госкино не дураки сидели.

Но вернемся к Высоцкому.

Почти одновременно с «Тау Кита» он написал еще одну песню из «китайского» цикла, но уже без всякой шифровки — «Возле города Пекина». Ей суждено будет стать самой известной песней этого цикла — в СССР ее, что называется, разберут на цитаты.

Все эти «китайские» песни были непосредственно навеяны так называемой «пролетарской культурной революцией», о начале которой ЦК Компартии Китая и ее председатель Мао Цзедун объявили 15 мая 1965 года. Она была призвана бороться против пережитков капитализма и феодализма в партии, правительстве и армии. По сути эта грандиозная кампания была направлена против партийно-бюрократической иерархии. В противоположность так называемым ревизионистам, группировавшимся вокруг председателя КНР Лю Шаоци, Мао Цзедун выдвинул на первый план «строительство социализма».

Те самые хунвэйбины, о которых пел Высоцкий (в переводе с китайского — «красные охранники»), были молодые люди (школьники старших классов и студенты), которые по приказу «сверху» начали массовые акции против представителей партийного аппарата, погрязших в буржуазном разложении. Обвиненных в этих грехах партаппаратчиков и интеллигентов хунвэйбины учили уму-разуму с помощью кулаков (некоторых забили досмерти), а также отправляли на перевоспитание в глухие провинции (например, генсек ЦК КПК Дэн Сяопин был отправлен работать на тракторный завод).

В Советском Союзе «культурная революция» была осуждена как варварство, недостойное коммунистов. Варварство там действительно присутствовало, но еще больше было желания обуздать партийную бюрократию, которая по сути превратилась в «проклятую касту» (по Сталину), ставшую не прогрессивным явлением — рычагом строительства социалистического общества, а тормозом на пути к коммунизму. Фактически так было и в СССР, из-за чего он постепенно превращался из «могильщика» капитализма в его подпорку. Мао, видя, что в руководстве Китая есть люди, которые готовы следовать по пути советских вождей (то есть приведут страну к реставрации капитализма), решил повернуть историю вспять насильственным путем. Увы, но эта попытка провалится. Как пишет историк В. Шапинов:

«Фактически „культурная революция“ вынуждена была ставить вопросы ликвидации классов и разделения труда в условиях одной из самых отсталых и густонаселенных стран мира. Задачи, которые назрели в масштабах всего социалистического лагеря, нашли материальную силу и субъективную классовую волю лишь в одной из социалистических стран. Остальные застыли на полпути, превратив частную собственность в государственную, но не сделав второго шага из мира разделения труда к „обобществившемуся человечеству“…

Процессы, подобные «культурной революции» в Китае, были настоятельно необходимы в СССР в хрущевско-брежневский период — они дали бы возможность перехода к высшей стадии коммунистического общества. В Китае же они были способны лишь отсрочить реставрацию капитализма и сохранить завоевания национально-демократического этапа революции. Фактически была проведена расчистка пространства от феодального хлама для буржуазного развития…»

Повторюсь, Высоцкий об этом не догадывался и судил о китайских реформах исключительно по советской пропаганде. Поэтому его песни из «китайского цикла» в творческом отношении следует рассматривать как весьма талантливые произведения, а вот с исторической точки зрения они не далеко ушли от брежневских «агиток». Высмеивая в своих песнях зажравшихся советских чинуш, Высоцкий почему-то не принял радикальных мер Мао (как это, к примеру, чуть позже сделает Джон Леннон), который со своими чинушами особенно не церемонился и отправлял их на перевоспитание в глухие провинции. Видимо, Высоцкий считал подобный путь слишком жестоким (сталинским) и ратовал за иные, более мягкие решения. Либо он вообще не верил в то, что при социализме можно что-то изменить к лучшему.

И вновь вернемся к событиям поздней осени 66-го.

5 ноября в Театре на Таганке гостил молодой американский актер Дин Рид, который присутствовал на спектакле «Десять дней, которые потрясли мир», показанный для комсомольского актива. Это был второй приезд Дина Рида в Советский Союз — в первый раз он был здесь год назад по приглашению советских либералов, среди которых был видный деятель либеральной группировки еврей Георгий Арбатов. В конце 50-х он работал в хорошо нам известном журнале «Проблемы мира и социализма», откуда его в начале следующего десятилетия перевели работать в Международный отдел ЦК КПСС, к Юрию Андропову (отметим, что в 67-м году Арбатов возглавит только что созданный важнейший советский международный Институт — США и Канады). Именно Арбатов и приметил молодого красавца-американца с левыми взглядами на Всемирном конгрессе мира в Хельсинки. Дина тогда пригласили в Москву всего на несколько дней, а осенью 66-го он уже приехал в СССР с двухмесячными гастролями сразу в пяти республиках (РСФСР, Армения, Грузия, Азербайджан, Латвия). В планах советских либералов было использовать Дина Рида в своих целях — как мостик между ними и американскими либералами, которые стояли на пороге своей радикализации в связи с войной во Вьетнаме.

Симптоматично, что Дина Рида пригласили почтить своим присутствием именно спектакль по книге его земляка и однофамильца Джона Рида — друга советских большевиков-ленинцев, который тоже играл роль своеобразного моста в контактах Кремля с компартией США (Джон в 1919 году был одним из ее организаторов). Однако спустя год Джон Рид внезапно скончался.

О том, какое впечатление произвел на таганковцев Дин Рид, оставил воспоминания своем дневнике Валерий Золотухин:

«Дин пел. Хорошо, но не более. Чего-то ему не хватало. Самобытности, либо голоса. В общем, Высоцкий успех имел больший. Дин сказал: „Режиссер и артисты, совершенно очевидно, люди гениальные“. Вообще он прекрасный парень».

Еще более нелицеприятно выразится по поводу американского гостя другой очевидец — друг и автор «Таганки» писатель и публицист Юрий Карякин. Цитирую:

«Помню, в „Таганку“ пригласили одного знаменитого певца-гитариста с Запада. Лично мне он давно был почему-то несимпатичен. Но играл и пел он по-своему виртуозно. Только за душу никогда не брал (и дело, думаю, не в языке). Так случилось и на этот раз (наверху, в старом здании). Он выступил. Были аплодисменты. Было все, как положено. Потом пел Высоцкий. Он не так владел гитарой, как тот. И если бы они оба сдавали конкурсный экзамен на „чистый голос“, то, боюсь, вряд ли выиграл бы Владимир. Но там была великолепная фальшивая позолота. Было отработанное заигрывание с публикой. Готовая телевизионно-манекенная улыбка (надевалась и снималась, как галстук-бабочка). А здесь ничего как будто, кроме разряда правды от души к душам. Золото было настоящим — мощный кусок из мощного рудника. Сказались, конечно, у него и азарт, и задор состязания. Но когда он закончил и всем все стало ясно, он вдруг смущенно и мягко улыбнулся, будто извиняясь за свою слишком очевидную победу. И чудилась за этой улыбкой не обидная даже и для соперника мысль: „Ну, что ты, братец, приуныл? Сам виноват. У нас тут дело идет (как всегда, впрочем) о жизни и смерти — и без всякой страховки, а ты нам фокусы свои привез показывать…“

В этом тексте обратим внимание на фразу о том, что Рид был давно несимпатичен автору. Здесь явная нестыковка, поскольку о существовании Дина Рида подавляющая часть советских людей узнала именно в этот его приезд, в 66-м, так как посещение им СССР годичной давности в наших СМИ почти не освещалось. Здесь, судя по всему, Карякин оперирует более поздними своими антипатиями, которые советские либералы стали испытывать к Дину Риду в 70-е годы, когда он стал частым гостем в СССР и когда здешние СМИ стали освещать его визиты с регулярной периодичностью. Эти антипатии были закономерны: «Таганка» к тому времени превратится по сути в антисоветский театр, а Дин Рид станет союзником советских государственников и этой своей позиции останется верен до конца.

Что касается сравнений творческих потенциалов Высоцкого и Рида, то и здесь подход некорректный. Все-таки это несколько разные гитарные песни. Если Высоцкий был полностью социальным певцом, то Рид — во многом эстрадным. Впрочем, многие советские либералы не признавали за Ридом и его протестную составляющую, считая ее, как Карякин, фальшивой (им казалось, что он критикует свою родину исключительно ради того, чтобы понравиться Кремлю). Хотя имелись на этот счет и другие мнения. Например, известный певец Марк Бернес в газете «Вечерняя Москва» (номер от 8 октября 1966 года) так отозвался о творчестве американского певца, посетив перед этим его концерт:

«Я уверен, что замечательного революционного певца Дина Рида полюбят советские слушатели и он станет нашим другом на долгие годы. И это потому, что его сердце так же искренне и чисто, как выразителен и задушевен его артистический голос. Я с удовольствием пойду еще раз слушать Рида».

Но вернемся к Владимиру Высоцкому.

6–8 ноября он слетал в Одессу — видимо, по киношным делам.

9 ноября Высоцкий участвует в спектакле «Павшие и живые». Спектакль в тот день закончился раньше обычного, поскольку после него был устроен праздничный банкет. Высоцкого на нем не было — он уехал выступать с концертом в один из столичных институтов.

Стоит отметить, те концерты Высоцкого проходят чуть ли не полуподпольно: без афиш, без билетов. А как хочется, чтобы все было как у людей. Чтобы изменить ситуацию к лучшему, Высоцкий отправляется в Москонцерт с тайной надеждой, что его наконец-то поймут и снимут с него клеймо автора блатных песен, которые он уже не поет. Однако даже несмотря на то что он показал худсовету свои самые благонадежные песни (про войну, альпинистов), резюме было неутешительным: вам еще надо работать и над собой, и над своим репертуаром. Но Высоцкий не отчаивается: идет на прием к районному партийному бонзе, и тот, выслушав посетителя, вроде бы проникается его проблемами и дает разрешение провести целую серию «афишных» концертов.

Они должны были состояться 23–24 ноября в театре «Ромэн», а 28-го в некогда родном для Высоцкого Театре имени Пушкина (вместе с ним должна была выступать поэтесса Инна Кашежева, а на «разогреве» предполагалось выпустить юную эстрадную певицу Аллу Пугачеву, которая в ту пору была еще никому не известна, но Высоцкий ее знал — она периодически тусовалась в «Таганке», приведенная туда актером Львом Штенрайхом, с которым познакомилась на радио). Но вся затея расстраивается чуть ли не накануне. Из горкома приходит грозная резолюция в оба театра, и те отменяют концерты, быстренько придумав подходящую причину — «из-за болезни Владимира Высоцкого».

В этой истории со всей наглядностью проявилась та борьба, которая уже начала идти за Высоцкого в советских идеологических верхах: одни хотели его узаконить, другие, наоборот, этому всячески противились. Среди высоцковедов принято первых всячески хвалить, вторых — ругать на чем свет стоит. Хотя как ни парадоксально, но именно последние невольно способствовали тому, чтобы Высоцкий стал тем ВЫСОЦКИМ, каким мы его теперь знаем. Ведь своими запретами они до предела обостряли в нем внутренний конфликт. Эти запреты фактически стали тем «топливом», которое было необходимо ему для поддержания мироощущения несчастного человека. От этого он только сильнее заводился и выдавал «на-гора» такие шедевры, которые никогда бы не смог выдать, если бы вместо этого «топлива» в его «баки» заливали другое — в виде разрешенных концертов по ТВ и радио, восторженных статей в прессе и т. д.

26 ноября на «Таганке» начались репетиции спектакля «Живой» по деревенской прозе Бориса Можаева. У Высоцкого не главная роль — Мотяков, но она его вполне устраивает.

Днем 30 ноября Высоцкий участвовал в спектакле «Павшие и живые», который проходил в клубе завода «Серп и молот». После представления он с группой коллег (Золотухин, Хмельницкий, Беляков) отправился выступать в ВТО, где проходил устный выпуск журнала «Жизнь и творчество» (19.30). Там Высоцкий исполнил 7 песен: «Братские могилы», «Песня о друге», «Скалолазка», «Песенка про сентиментального боксера», «Старый дом», «Песня о чуде-юде». Из зала кто-то попросил спеть «Возле города Пекина», но Высоцкий отказался петь эту песню, сославшись на то, что «мы про это только что видели» (на вечере показали документальный фильм о Мао Цзедуне), и спел «Вершину».

2 декабря Высоцкий в компании своих коллег по «Таганке» дает концерт в Первой градской больнице. На следующий день он был занят в спектакле «Павшие и живые».

14 декабря Высоцкий с коллегами по театру (Золотухин, Хмельницкий) выступали с отрывками из «Павших…» в Институте истории. Из-за того, что представление затянулось, а сразу после него артисты не смогли поймать такси, они опоздали на следующий концерт — в Фундаментальной библиотеке АОН. Когда они туда приехали, зрители уже разошлись. Тогда артисты пообещали выступить завтра. Но и это обещание выполнить не смогли: в театре шел прогон спектакля «Дознание» для худсовета. А 16 декабря Высоцкий улетел на съемки в Одессу. Аккурат в эти же дни в Москве начинает демонстрироваться фильм «Я родом из детства», где, как мы помним, наш герой играл небольшую роль — обожженного лейтенанта-танкиста, а за кадром звучали пять его песен.

28 декабря завершаются съемки «Вертикали». За роль радиста Володи Высоцкий получает гонорар в 1043 рубля (ставка в день 20 рублей). А работа над «Короткими встречами» продолжается: в декабре шли павильонные съемки на Одесской киностудии, где снимали эпизоды в декорации «квартира Вали».

30 декабря Высоцкий дает концерт в Институте медико-биологических проблем в Москве.