"Филип Керр. Мартовские фиалки ("Берни Гюнтер" #1) " - читать интересную книгу автора

сплошь состоял из музеев, поэтому остров прозвали "Музейным". Однако должен
признаться, что я никогда не бывал ни в одном из этих музеев, поскольку не
очень интересуюсь прошлым. По моему глубокому убеждению, именно страсть
немцев к возвеличиванию своего прошлого и привела нас туда, где мы находимся
сейчас - в кучу дерьма. Нельзя зайти в бар, чтобы какой-нибудь скот не начал
рассуждать о границах Германии до 1918 года или не вспомнил Бисмарка и то,
как мы в свое время громили французов. Это раны старые, и не стоит их
бередить.
Снаружи кафе "Приют художника" ничем не привлекало к себе внимания:
дверь его была выкрашена обычной краской - никаких признаков фантазии, -
цветы в ящике засохли, а на грязном окне висело написанное ужасным почерком
объявление: "Здесь можно послушать сегодняшнюю речь Геббельса". Я выругался
про себя, ибо это означало, что хромоногий Йозеф будет сегодня вечером
выступать с речью на партийном съезде, перед началом которого все улицы
будут забиты машинами. Я спустился по лестнице и открыл дверь.
Внутри кафе выглядело еще менее привлекательным, чем снаружи. Стены
украшали мрачные фигуры, вырезанные из дерева, - крошечные пушки, мертвые
головы, гробы и скелеты. Дальнюю стену почти целиком закрывал большой орган,
на трубах которого было нарисовано кладбище с раскрытыми склепами и
могилами. За органом сидел горбун, исполнявший Гайдна. Впрочем, похоже было,
что играл он ради собственного удовольствия, а не для публики, поскольку
сидевшая в зале компания штурмовиков распевала во все горло "Моя Пруссия
такая гордая и великая", почти заглушая звучание органа. За последние годы я
многого насмотрелся в Берлине, но зрелище, представившееся моим глазам,
напоминало сцену из фильма Конрада Фейдта, и притом не самого лучшего.
Казалось, сейчас откроется дверь и в кафе появится однорукий капитан
полиции.
Но вместо него я увидел Ильмана, сидевшего в углу в полном одиночестве
за бутылкой пива "Энгельгардт". Я заказал еще две бутылки и присоединился к
нему. Штурмовики уже перестали петь, а горбун начал одну из моих самых
любимых шубертовских сонат, однако играл он так плохо, что ее с трудом можно
было узнать.
- Ну и местечко ты выбрал! - Я не скрывал недовольства.
- Знаешь, в причудах этого заведения есть своя привлекательность.
- Пожалуй, ты прав. Вполне подходящее место для беседы по душам с
закадычным другом - потрошителем трупов. Неужели тебе мало твоих мертвецов,
что ты приходишь развлечься в это мрачное подземелье?
Он только пожал плечами.
- Знаешь, одна лишь смерть, окружающая меня, напоминает мне, что я еще
жив.
- У тебя, наверное, некрофилия.
Ильман улыбнулся, как бы соглашаясь со мной.
- Итак, ты хочешь узнать, что произошло с этим беднягой
гауптштурмфюрером и его маленькой женой? - Я кивнул. - Это интересное дело,
а интересные дела нынче становятся редкостью, скажу я тебе. Сейчас столько
людей умирает в нашем городе, что все, наверное, считают, у меня дел
невпроворот. Но причины их смерти обычно не составляют тайны. Я думаю, что в
большинстве случаев свои отчеты о результатах вскрытия, где говорится о том,
что жертва умерла от побоев, я прямиком направляю тем, кто убивал. Все
перевернулось в нашем мире, все стало с ног на голову.