"Джек Керуак. Протекая сквозь... (Книга вторая)" - читать интересную книгу автора

роскошные полководческие одежды усыпанные алмазами, грозить своим мечом
Индии и смотаться поглазеть на Самарканд!"
"Ага", сказал я, "но ты же не хочешь чтобы убили твоего старого друга
лейтенанта и вырезали целую деревню женщин и детей!" Начался спор. Так мне
вспоминается этот день, первым делом мы начали спорить об Александре
Македонском.
Рафаэль Урсо тоже мне нравился, несмотря на, а может наоборот, из-за наших
старых разборок по поводу одной "подземной" девчонки, как я уже
рассказывал раньше20. И он тоже вроде как хорошо ко мне относился, хоть и
говорил про меня за глаза всякую хрень, впрочем он болтал так про всех.
Так и сейчас, отойдя в угол он шепнул мне на ухо "Этот твой Гэйнс мерзкий
урод!"
"Это ты о чем?"
"Пришел день горбуна, уродец льстивый..."
"Но я-то думал что он тебе нравится!"
"Смотри, вот мои стихи - " Он показал мне блокнот исписанный чернильными
каракулями и рисунками, превосходными и жуткими зарисовками истощенных
детей пьющих "Кока-колу" из здоровенных бутылок с ножками и сиськами,
наверху завиток волос со словами "Злой рок Мексики" - "В Мексике царит
смерть - Я видел ветряную мельницу чье колесо гнало смерть сюда - Мне
здесь не нравится - и этот твой Гэйнс просто мерзкий урод".
Это чисто для примера. Но все-таки я любил его, за чрезмерность его
горестных раздумий, за то как он стоит на углу, глядя под ноги, ночью,
рука прижата ко лбу, не зная куда ему податься в мире этом. Он чувствовал
также как и все мы, но драматизируя до крайности. И в его стихах это
выражено лучше всего. И поэтому назвать немощного бедолагу Гэйнса "уродом"
было для Рафаэля лишь проявлением его беспощадного но искреннего ужаса.
Что же касается Лазаруса, то спросишь его "Эй Лаз, как дела?" и он
поднимет свои невинные и кроткие синие глаза с легким намеком на улыбку,
такую херувимскую почти что, печальный, и никакой ответ уже не нужен. По
правде говоря, он напоминал мне моего брата Жерара больше чем кто-либо
другой в мире. Он был высоким сутулящимся подростком, прыщавым, но с
красивыми чертами лица, совершенно беспомощным без поддержки и
покровительства своего брата Саймона. Он не был способен правильно
пересчитать деньги, спросить дорогу не попав при этом в передрягу, а в
особенности устроиться на работу, разобраться в каких-нибудь официальных
бумажках или даже в газете. Он был на грани впадения в кататонию, подобно
своему старшему брату находящемуся сейчас в психушке (между прочим, тому
самому старшему брату который всегда был его кумиром). Если б не было
Саймона с Ирвином которые присматривали за ним, защищали, обеспечивали
жильем и кормежкой, его самого тоже быстренько сцапали бы. И не то чтобы
он был полным кретином, или слабоумным. На самом деле он был просто
умницей. Я видел письма написанные им в возрасте 14 лет, до его недавнего
обета молчания: они были совершенно нормальными и уровнем выше среднего,
пожалуй он был восприимчивей и писал лучше чем я в свои 14 когда сам был
таким же простодушным и замкнутым чудовищем. Что же до его увлечения,
рисования, то он был лучше большинства ныне живущих художников, и я всегда
знал что он настоящий юный гений-художник сторонящийся людей чтобы те
оставили его в покое, и не заставляли бы устраиваться на работу. Я
частенько подмечал его странный взгляд обращенный ко мне искоса, похожий