"Джек Керуак. Ангелы одиночества" - читать интересную книгу автора

приобретенной на Западном побережье одышкой) - ждать, дышать, есть, спать,
готовить еду, мыться, шагать, наблюдать, ни одного лесного пожара - и
мечтать "Чем я займусь, когда попаду во Фриско? Ну, для начала сниму
комнатку в Чайнатауне" - но еще чаще и страстнее я мечтал о том, чем я
займусь в День Отъезда, однажды одним благословенным днем раннего сентября,
- "Я пойду вниз по тропе, часа два, меня будет ждать Фил в его лодке,
доберусь до Росс Флот, заночую там, поболтаю о том о сем на кухне, и с утра
пораньше поплыву на пароме в Диабло, прямо с той маленькой пристани
(попрощаюсь с Уолтом), автостопом доеду до Мэрблмаунта, заберу заработанные
деньги, отдам долги, куплю бутылку вина, в полдень в Скэджите ее выпью и
утром следующего дня поеду в Сиэттл" - и так далее, сначала до Фриско, потом
Эл-Эй, потом Ногалес, потом Гвадалахара, потом Мексико-Сити - А застывшая
Пустота никогда никуда не двинется -
Но я сам буду Пустотой, движущейся не совершая движений.


3


Ах, как вспоминаются теперь эти восхитительные дни когда я жил дома,
дни, не оцененные мной по-настоящему в те времена - полуденные часы, мне
15-16 лет, а это значит крекеры Братьев Риц, ореховое масло и молоко на
старом круглом кухонном столе, мои шахматные задачки или изобретенные мной
бейсбольные игры, когда оранжевое солнце лоуэллского Октября пробивалось
наискосок сквозь занавески веранды и кухни светящимися слоями ленивой пыли и
окутанная ими моя кошка вылизывала тигриным язычком коготки передней лапы,
ляп ляп, все это ушло и покрыто пылью, Господи - и теперь я бродяга одетый
в грязную рвань здесь в Высоких Каскадах и даже кухня моя состоит лишь из
этого идиотского измызганного очага с треснувшей проржавевшей трубой -
замотанной, да-да, у потолка, старыми тряпками чтобы не было хода ночным
крысам - в те далекие дни, когда мне надо было всего лишь подняться наверх
чтобы поцеловать мать или отца и сказать им "Я люблю вас, потому что придет
день когда я стану старым бродягой и буду сидеть один-одинешенек и мне будет
грустно и тоскливо" - О Хозомин, скалы твои сверкают в закатном солнце,
парапеты твоей неприступной крепости величественны как Шекспир среди людей и
на многие мили вокруг нет никого, кому хоть что-то говорят имена Шекспир,
Хозомин или мое собственное имя -
Давным-давно дома ближе к вечеру, и даже совсем недавно в Северной
Каролине, когда вспоминая детство я ел ритцевские крекеры и ореховое масло с
молоком в четыре и играл в бейсбольные игры за своим столом и голодные
школьники в стоптанных ботинках возвращались домой точь в точь как я (и я
делал им особые Джековские Банановые Салаты[2] и это было всего-то каких-то
шесть месяцев назад!) - Но здесь, в Одиночестве, ветер воет, поет одинокую
песню, сотрясая стропила земли, принося ночь - Облачные тени гигантскими
летучими мышами парят над горой.
Быстро темнеет, тарелки вымыты, еда съедена, я жду Сентября, жду нового
нисхождения в Мир.

4