"Архимандрит Киприан Керн. Взгляните на лилии полевые...(Курс лекций по литургическому богословию) " - читать интересную книгу автора

"Жезл во образ тайны приемлется, прозябением бо предразсуждает
священника, неплодящей же прежде Церкви, ныне процвете древо Креста в
державу и утверждение", [3] - так поет песнописец. За мертвой неплодящей
Церковью явилась Церковь Христова, которая "столп и утверждение Истины",
Невеста Христова, "утвержденная на камени заповедей", на "камени, Иже бысть
во главу угла" и "Иже есть Христос, паче Коего несть ни свята ни праведна",
Единая, Святая, Соборная, Апостольская Церковь, Тело Его, залог спасения
всех нас. В ней, и только в ней, веруем мы, наше спасение, только в
переживании церковности. Церковность есть жизнь, и, как всякая жизнь,
недоступна рассудку, жизнь в Духе, и критерий правильности этой жизни -
Красота. "Да, есть особая красота, - говорит отец Павел Флоренский, -
духовная, и она, неуловимая для логических формул, есть в то же время
единственно верный путь... Знатоки этой красоты старцы духовные, мастера
художества из художеств"...
Наши святые угодники, преподобные и святители, просиявшие подвигами
своего жития у Господа, создали нам эту красоту. Они наполнили церковную
ризницу этим богатством, этими бесценными дарами, возрастили молитвенные
крины сего духовного вертограда.
"Отцы пустынники и жены непорочны"...
От них у нас это дивное наследие через длинный ряд веков, через всю
историю нашей Церкви, сохраненное нам это богатство, дерзновенное, самое
большое и святое, что у человека есть, - это его обращение к Богу, это те
слова, которые он наедине говорит Самому Господу, это те несовершенные и
бледные словесные изображения своей веры и любви к Богу, которые он
смиренно, но и дерзновенно преподносит Престолу Всевышнего и полагает
подножию Его. И они, эти словеса чистые, сохраненные нам, грешным Самим
Богом внушенные и навеянные тихим помаванием Голубиных крил Духа Жизни
Подателя и Утешителя, словеса, сложенные из самых глубин сердца - эти святые
слова сохранены в чудных, таинственных книгах.
Не с нашей человеческой логикой подходить надо к ним, к этим хранилищам
Духа Истины, а с чувством особой смиренной веры.
"Не мудростию и богатством да хвалится смертный своим, но верою
Господнею православно взывая Христу Богу"...
Не как к простой книге надо подходить к ней, не как к простому
печатному слову, не мимоходом, как ко всякой книге. Не так, а смиренно, со
склоненной головой... С огарочком яркой восковой свечи, трепетной рукой
раскрываю я огромную толстую книгу, лежащую на потертом, кожей обтянутом,
аналое. В голове мрачные мысли, в сердце тоска по чему-то неизведанному, в
душе выжженная житейской заботой и смутой пустота. С трудом различаю я перед
собой бледноватый от времени текст. Руки трепетно перелистывают лист за
листом... Мысль остановилась... Не думается ни о чем. Я не воспринимаю
смысла читаемого. Непонятный славянский текст. Прыгают жирные, черные и
красные строки и мелькают завитые начальные заставки. Толстый кожаный
переплет с тиснением, полустертая медная застежка.
Красной киноварью мелькают надписи: "Канон, творение Кир-Иоанна",
"стихира", "слава", "подобен Доме Ефрафов", "и ныне" и так далее; и все
мелькают на каждой странице без порядка, кажется, и без счета. И непонятен
мне этот язык, страшна мне эта Минея с шершавыми листами, закапанными
воском. Сколько рук перелистывало эту святыню, сколько глаз пробежало по
этим строкам, сколько служб было пропето по ней!..