"Этгар Керет. ЯОн" - читать интересную книгу автора

Я снова кивнул и пообещал всегда помнить. Сесиль смотрела на нас обоих
с некоторым недоумением, я ведь не принадлежу к числу тех, кто вступает в
беседы в общественных местах. Старик, который, похоже, это уловил, поднялся,
чтобы уйти. Он приложил руку к шляпе, сказал мне: "Так держать!", поклонился
Сесиль и удалился.
- Моя жена? - хихикнула Сесиль и скривилась. - Так держать?
- Ну, просто, - я погладил ее по руке, - он увидел обручальное кольцо у
меня на пальце.
- А, - Сесиль поцеловала меня в щечку, - он выглядел странновато.
Я возвращался самолетом в страну, и в моем распоряжении было три
кресла, но, как всегда, мне не удалось заснуть. Я размышлял о своей сделке
со швейцарцами и не слишком-то верил, что она мне по зубам, и об игровой
приставке, которую я купил для Рои вместе с джойстиком. Когда я думал о Рои,
старался помнить, что половина моей любви к нему это, в сущности, любовь к
Мири. А потом я пытался думать о какой-нибудь мелочи, которую я в ней
любил, - ее лицо, как будто равнодушное, с которым она ловит меня на лжи. Я
даже купил ей подарок в дьюти-фри на борту самолета - новые французские
духи, и молоденькая улыбчивая стюардесса сказала, что все их сейчас
покупают, и даже она сама ими пользуется.
- Скажи-ка, - сказала стюардесса и протянула мне свою загорелую
ручку, - не очень дурацкий запах?
Ее рука действительно отлично пахла.

Рабин умер

Вчера ночью умер Рабин. Его задавил мотоцикл с коляской. Рабин умер на
месте. Мотоциклист тяжело ранен и потерял сознание, приехала скорая и
забрала его в больницу. К Рабину они даже не притронулись, он был мертв, и
ничего нельзя было сделать. Тогда мы с Узи взяли его и похоронили у меня во
дворе. Потом я заплакал, а Узи закурил сигарету и сказал, чтоб я перестал,
его раздражает, когда я плачу. Но я не перестал, и через минуту он тоже
заплакал. Потому что, как бы я ни любил Рабина, он любил его еще больше.
Потом мы пошли домой к Узи, а в парадном уже поджидал полицейский, и хотел
задержать его, потому что пришедший в себя водитель мотоцикла, нажаловался
врачам в больнице, что Узи ударил его ломом по шлему. Полицейский спросил
Узи, почему он плачет, и Узи сказал ему: "Кто плачет?! Ах ты, сволочь
полицейская, подлый фашист!" Тут полицейский двинул ему, а отец Узи вышел и
потребовал у полицейского документы, а тот не показывал, и в течение пяти
минут собралось, наверное, уже человек тридцать. И полицейский сказал им,
чтоб они успокоились, а они сказали ему, чтобы он сам успокоился, и начали
толкаться, и дело опять уже почти дошло до драки.
Наконец полицейский ушел, а отец Узи усадил нас обоих у них в салоне,
дал нам спрайт и велел Узи объяснить, что случилось, быстро, раньше, чем
полицейский вернется с подкреплением. Узи сказал, что он врезал одному
ломиком, но как раз тому, кому полагалось, и что тот донес в полицию. А отец
спросил, что именно ему полагалось, и я сразу увидел, что он сердится. Тогда
я рассказал ему, что начал этот, с мотоциклом, потому что он сначала наехал
коляской на Рабина, а потом обругал нас, и еще меня стукнул. И отец Узи
спросил его, правда ли это, и Узи не ответил, но кивнул головой. Я видел по
нему, что он до смерти хочет курить, но при отце боится.