"Елена Кейс. Ты должна это все забыть" - читать интересную книгу автора

холодным, я бы сказала злым голосом:"Ко мне не звони и не приходи". И трубку
повесила. А я настолько этого не ожидала, что, помню, страшно обиделась и
уже в пустую, с короткими гудками трубку, огрызнулась: "А я и не собираюсь".
И сама трубку бросила. И с гордым видом к эскалатору направилась. Но только
встала на ступеньки, как сердце мое куда-то провалилось. Еще и мысль никакая
созреть не успела, словами не обросла. А сердце отметило - беда! И пока я
три минуты спускалась - эскалатор там длинный - я уже ясно поняла, что
произошло. Как доехала до дома - не помню. Голова была тяжелая и мысли
какие-то чугунные, неповоротливые. Вбегаю домой - там няня Андрюшина, Вера
Михайловна. Я сразу выпаливаю: "Мама звонила?" А Вера Михайловна была
женщина полная, медлительная, с певучим протяжным голосом. И вот так же
неторопливо повернувшись ко мне, она нараспев ответила: "Звонила. Очень так
странно разговаривала. Про Андрюшеньку, воробышка нашего, ничего не
спросила. Да, а вам, Леночка, просила передать, чтоб вы к ней не звонили и
не приходили. Наверное, занята она..." Не дослушав до конца рассуждения моей
преданной няни, я хлопнула дверью и помчалась на Таврическую, где мама жила.
Вечер уже был. Мороз сильный. Во дворе никого. Я встала посреди двора и
в наши окна уставилась. И вижу там тени мужские. Маму ни разу не увидела. Во
дворе совсем темно стало. Я, наверное, замерзла на морозе. Но этого не
помню. Внутри у меня, видимо, холоднее, чем снаружи было. Долго стояла. Часа
три. Не шевелясь. И только бормотала дрожащими губами: "Мамочка, мамочка,
мамочка". Потом вижу, двое мужчин из парадной вышли. Руки друг другу пожали
и разошлись в разные стороны. Я - наверх. На втором этаже мы жили. Дверь еще
после них открыта была. Мама совсем не удивилась, увидев меня. Значит, так и
надо было, чтобы я пришла. Вхожу. Вижу - папа растерянный, потухший
какой-то. А мама очень собранная. Только лицо бледное очень. И на шее
красные пятна. И спокойно они между собой разговаривают. И мама говорит:
"Где-то кроется причина всего этого. Но я не могу понять". И спокойно ко
мне: "Это конец. Они забрали черновик письма в Югославию. Из него все ясно
про скрипки. Запомни - ты тут ни при чем. Так и говори - понятия ни о чем не
имела. Писала под мамину диктовку. Выдержи, доченька, ты же у меня умница".
И к папе: "Тебе лучше на первое время уехать. Пусть со мной разбираются". И
ко мне: "Спрячь эту коробочку. Здесь наши драгоценности. Спрячь - и забудь
куда положила. Ни при каких обстоятельствах не отдавай. Тебе поручаю, не
папе - ты сильнее". И к папе: "Анечке пока ничего не сообщайте. Вдруг
обойдется. Не надо ее волновать". И ко мне: "Надо куда-то срочно вывезти
вещи и скрипки. Подумай. К моим знакомым нельзя - их всех перетрясут". И
смотрит на меня, и ждет тут же ответа. А я все еще в пальто и ничего не
соображаю. Как будто фильм ужасов смотрю. А мама: "Выпей чаю. Ты совершенно
замерзла. И думай, думай". Я, как заведенная, пальто сняла и говорю: "Вещи
пусть Анри возьмет". Мама: "Правильно. Звони ему. Скажи, чтоб взял такси и
приехал. Такси пусть не отпускает". И к папе: "Поезжай в Гагры. К Левону.
Заодно и отдохнешь там".
Еще они о чем-то говорили, а я пошла Анри звонить. Коробочку в руках
держу. Уже был второй час ночи. Анри, слава Б-гу, ничего спрашивать не стал.
Сказал только, что сейчас приедет. Я в комнату вернулась, а мама мне
говорит: "Завтра в Москву поедешь. Надо Душку предупредить. Вот тебе телефон
и адрес в Москве - это его приятель. И вот список моих знакомых, к которым
можешь обратиться за помощью. По пустякам не обращайся. Бумажку эту никому
не показывай. Людей этих засвечивать нельзя. Отнесись к этому очень