"Сергей Казменко. Башня стражи (Рассказ)" - читать интересную книгу авторавоспринимается, и потому в основании человеческого понимания прекрасного
должно лежать, в сущности, хотя бы общее биологическое сходство людей. Что оно - фундамент для некоторого абсолюта. Да, конечно, люди в чем-то одинаковы. Две руки, две ноги, два глаза... но мы же не звери, мы же только потому и люди, что в нас все биологическое находится в почти полном подчинении духа. Мы уже давно шагнули над этим своим биологическим основанием. Практически все, что есть человеческое в человеке, имеет уже не биологическую природу. Ну, скажем, рассмотрим такое примитивное чувство, как вкус. Уж, казалось бы, что может быть более общего у разных народов. Но почему-то в одних мирах любят то, на что в других смотрят с отвращением. То есть, уже на самом примитивном уровне в людях больше различий, чем сходства. Что тут говорить о вкусах художественных! Ты подумай - даже на вкус люди, оказывается, разные. Вспомни мемуары знаменитого капитана Калига Дутта, где он описывает, как после аварии им пришлось заниматься каннибализмом. Ведь у представителей разных народов вкус мяса - и тот был разным! Правда, должен честно признаться, вначале меня все это не слишком трогало. Я же с этого и начал - чем человек больше о себе воображает, тем легче его в дураках оставлять. Я и оставлял их в дураках, и неплохо жить стал. Как-то меня не трогало их отношение к искусству, просто, наверно, потому, что оно мне было достаточно безразлично. Но заметь, когда у меня свои вкусы сформировались, я их никому не стал навязывать, я не стал предавать анафеме тех, у кого вкусы были другими. Я просто хотел, чтобы за мной признали право иметь свое мнение. За мной, не оболваненным их искусствоведческими знаниями и предрассудками. Я и эти предрассудки готов здоровье! Мне тоже очень нравится его "Шаровое скопление". Но не более того. Все остальное, что он написал, это по моему глубокому убеждению, абсолютная чушь, и лучше было бы ему помереть после "Шарового скопления" или, на худой конец, сжечь перед смертью все свои дневники и рукописи, чтобы свора могильщиков-литературоведов не накинулась на них тут же после его погребения и не начала выискивать в них то, чего там никогда не было. Я, опять-таки, не спорю, что Слеммен - великий художник. Но лишь в последний свой Янтарный период. А все остальное я понимаю лишь как репетицию, и не более того. И если я пришел смотреть спектакль, то нечего показывать мне отдельные эпизоды из репетиций и занудливо объяснять при этом, какое место в будущем спектакле они займут! Я лучше три час простою перед "Светом в янтаре", чем буду по три минуты таращиться на все многочисленные эскизы, которыми забита галерея Слеммена! А эти знатоки, дай им только возможность, и плевок великого мастера на стену в раме повесят, и в нем найдут они талант и творческую силу! Я не спорю, многое из того, что создано великими мастерами прошлого, сейчас впитало в себя столько мыслей других людей, что существует уж неразрывно с этими мыслями, и потому люди воспринимают уже не столько сами творения искусства, сколько мысли, их окружающие. Но не надо мне при этом говорить, что я дурак, если я это могу видеть и вижу. И если кто-то черпает вдохновение, глядя на навек поблекшие холсты Лежжа, то чем он отличается от того, кто черпает вдохновение, глядя на краски заката? Но никто почему-то не делает фетиша из заката, а вокруг Лежжа создали целый культ. Ладно, отвлекаюсь я опять. Я ведь обещал рассказать, как я со всем этим |
|
|