"Джакомо Казанова. Мемуары " - читать интересную книгу автора

неделю, но не засиживайтесь. Дитя мое, вы, кажется, вздохнули?
- Вовсе нет: я совершенно подчиняюсь вам.
- О, дитя мое, я хотел бы обойтись без титула "подчинение" и особенно
чтобы вы поступили так, не скрепя сердце. Во всяком случае, я предпочитаю
вас убедить. Помните: нет у рассудка большего врага, чем сердце.
- Однако они могут быть и в согласии друг с другом.
- Тешьте себя этой надеждой, но в таком случае вы выступаете против
вашего любимого Горация. Вы знаете его: "Ежели не послушаньем, то
приказаньем..."
- Знаю, преподобный отец, но в этом доме, право же, моему сердцу ничто
не угрожает.
- Тем легче вам будет отказаться от частых визитов. Помните, что моя
обязанность - верить вам.
- А моя - выслушивать ваши добрые советы и следовать им. Я буду бывать
у донны Цецилии крайне редко.
С тяжелым сердцем потянулся я к нему поцеловать руку, но он отечески
прижал меня к груди и отвернулся, чтобы скрыть слезы.
Итак, мне, влюбленному в Лукрецию и осчастливленному ею, предстояло
теперь отказаться от нее! Это казалось мне сущим варварством. Я восставал
против этой необходимости, выглядевшей в моих глазах неестественной и
унизительной. Еще я думал, что отец Джорджи напрасно сказал мне, что дом, от
которого предстояло отречься, порядочный дом. Мне бьшо бы легче тогда
подчиниться его настойчивому совету. В таких невеселых размышлениях провел я
весь день и большую часть ночи.
Утром аббат Гама принес мне громадную кипу министерских писем, которые
мне, чтобы чем-нибудь заняться, надо было компилировать. Едва он ушел, я,
напустив на себя самый озабоченный вид, вышел из дворца и отправился на
первый урок французского языка. После урока я намеревался совершить
небольшую прогулку по Страда ди Кондотти. Меня окликнули. Аббат Гама манил
меня к себе, стоя в дверях кафе. Я шепнул ему на ухо, что Минерва запретила
мне посещать римские кафе. "Минерва, - ответил он, - повелевает вам узнать о
них. Пойдемте, посидите со мной".
И вот я сижу в римском кафе и слушаю, как некий юный аббат громко
рассказывает об одном происшествии, истинном или вымышленном, нападая на
правосудие Святого Отца, но без всякой язвительности. Окружающие обсуждают
случившееся на все лады со смехом и шутками. А вот другой на вопрос, почему
он оставил службу у кардинала Б., отвечает во всеуслышание, что это
произошло оттого, что Его Преосвященство считал себя вправе не оплачивать
дополнительные услуги, оказывавшиеся ему рассказчиком. И снова общий смех и
толк. Наконец, третий подходит к аббату Гама спросить, не захочет ли он
после обеда отправиться на Виллу Медичи; там они встретятся с двумя юными
девицами, которые стоят всего "кватрино". Это золотая монета стоимостью в
четверть цехина. Еще один аббат читает сонет, направленный против
правительства, и все кидаются переписывать его. Другой автор обнародывает
сатиру собственного сочинения, задевающую честь одного почтенного семейства.
В разгар всего этого содома я вижу очаровательного аббата, только что
вошедшего в кафе. Глядя на его покачивающиеся бедра, я принял его за
переодетую женщину и сказал об этом аббату Гаме. Тот рассмеялся: это Беппино
Делла Мамана, знаменитый кастрат. Аббат подзывает его и сообщает ему, что я
принял его За женщину. Тот пристально смотрит на меня и говорит, что если