"Джакомо Джироламо Казанова. История моей жизни " - читать интересную книгу автора

удалилась, а я отправился своей дорогой, к Юсуфу, и, не застав его дома,
пошел гулять в сад. Письмо было запечатано, адрес не надписан, а значит,
рабыня могла ошибиться; любопытство мое еще усилилось. Письмо написано было
довольно правильно по-итальянски, вот перевод его: "Если вам любопытно
увидать ту, что танцевала с вами фурлану, приходите под вечер на прогулку в
сад, что за прудом, и сведите знакомство со старой служанкой садовника,
спросив у нее лимонаду. Быть может, вам случится увидеть ее без всякой
опасности, даже если по случайности встретится вам Исмаил; она венецианка.
Не говорите, однако, никому ни слова об этом приглашении, это важно".
Не таков я дурак, дорогая соотечественница, вскричал я в восхищении,
словно она уже была передо мною, и сунул письмо в карман. Но тут выходит из
боскета красивая старая женщина и, подойдя ко мне, спрашивает, что мне
угодно и как я заметил ее. Я отвечаю со смехом, что говорил сам с собою, не
думая быть услышанным. Она, не таясь, сказала, что рада говорить со мною,
что сама она римлянка, воспитала Зельми и выучила ее петь и играть на арфе.
Похвалив красоту и милый нрав своей ученицы, она заверила, что, увидав се, я
бы непременно влюбился; однако ж, к досаде ее, это не дозволено.
- Она видит нас теперь из-за вот этого зеленого жалюзи; мы любим вас с
тех самых пор, как Юсуф сказал, что вы, быть может, станете супругом Зельми
сразу по возвращении из Андринополя.
Спросив, могу ли я рассказать Юсуфу о признании ее, и получив
отрицательный ответ, я тотчас понял, что, попроси я настойчивей, она
решилась бы доставить мне удовольствие и показала свою прелестную ученицу.
Для меня нестерпима была даже мысль о том, чтобы поступком своим огорчить
дорогого мне хозяина, но всего более боялся я вступать в лабиринт, где с
легкостью мог бы пропасть. Тюрбан, казалось, видневшийся мне издалека,
приводил меня в ужас.
Подошел Юсуф и, увидев, что я беседую с этой римлянкой, как мне
почудилось, не рассердился. Он поздравил меня, сказав, что я, должно быть,
получил немалое удовольствие, танцуя с одной из красавиц, сокрытых в гареме
сладострастника Исмаила.
- Это, стало быть, большая новость, о ней говорят?
- Такое нечасто случается, ведь в народе властвует предрассудок,
запрещающий являть завистливым взорам красавиц, которыми мы обладаем; однако
в своем доме всякий волен поступать, как пожелает. К тому же Исмаил человек
весьма обходительный и умный.
- Знает ли кто-нибудь даму, с которой я танцевал?
- О, не думаю! Всем известно, что у Исмаила их полдюжины, и все очень
хороши, а эта, помимо прочего, была в маске.
Как обычно, мы самым веселым образом провели день; выйдя из его дома, я
велел проводить себя к Исмаилу, который жил в той же стороне.
Здесь меня знали и впустили в сад. Я направился было к месту,
указанному в записке, но тут меня заметил евнух и, приблизившись, сказал,
что Исмаила нет дома, однако для него станет большой радостью узнать, что я
прогуливался в его владениях, Я сказал, что выпил бы охотно стакан лимонаду,
и он отвел меня к беседке, в которой сидела старая рабыня. Евнух велел
подать мне отменного питья и не позволил дать старухе серебряную монету.
После мы гуляли у пруда, но евнух сказал, что нам следует вернуться, и
указал на трех дам, которых приличия предписывали избегать. Я благодарил
его, просив передать от меня поклон Исмаилу, и затем вернулся к себе,