"Джакомо Джироламо Казанова. История моей жизни " - читать интересную книгу автора

следовать за ним в адъютантском чине в Константинополь. Получив отпуск, я со
скромным своим снаряжением взошел на корабль; назавтра якорь был поднят, и
г-н балио прибыл на борт в фелюке генерала-проведитора. Мы сразу же
поставили парус, и в шесть дней попутный ветер привел нас к Цериго, где был
брошен якорь и послано на берег несколько матросов, дабы запастись пресной
водой. Любопытствуя увидеть Цериго - как говорят, древнюю Китиру, испросил
я разрешения сойти. Лучше бы мне было оставаться на борту: я свел дурное
знакомство. Со мною был один капитан, командовавший корабельным гарнизоном.
К нам подходят двое подозрительного вида и в лохмотьях и просят на
пропитание. Я спрашиваю, кто они такие, и тот, что казался побойчее,
отвечает так:
- Тирания Совета Десяти приговорила нас, и еще три-четыре десятка
других несчастных, жить и, быть может, умереть на этом острове; а ведь все
мы рождены подданными Республики. Пресловутое преступление наше никоим
образом не является таковым - просто мы привыкли жить в обществе своих
возлюбленных, не питая ревности к тем из своих друзей, кто, сочтя их
привлекательными, наслаждался с нашего согласия их прелестями. Не обладая
богатством, мы не считали зазорным обращать это к своей выгоде. Промысел наш
почли недозволенным и отправили нас сюда, где выдают нам по десять сольдо в
день в колониальной монете. Нас называют mangiamarroni*. Живем мы
хуже
галерников: нас снедает скука и гложет голод. Меня зовут Антонио Поккини, я
падуанский дворянин, а моя мать происходит из славного рода Кампо Сан-Пьеро.
Мы подали им милостыню, обошли остров и, осмотрев крепость, вернулись
на корабль. Об этом Поккини мы поговорим лет через пятнадцать-шестнадцать.
Ветер дул по-прежнему благоприятный, и через восемь - десять дней мы
достигли Дарданелл; подоспевшие турецкие лодки переправили нас в
Константинополь. Город этот с расстояния в лье поражает - нет в мире
зрелища более прекрасного. Великолепный вид его стал причиной падения
Римской империи и начала греческой. Константин Великий, увидав
Константинополь с моря, воскликнул, плененный зрелищем Византии: "Вот
столица мировой империи!" - и, дабы сбылось собственное пророчество,
покинул Рим и обосновался здесь. Когда б он прочел предсказание Горация либо
поверил в него, ему бы никогда не совершить столь великой глупости. Ведь
поэт написал: Римская империя станет клониться к упадку лишь тогда, когда
один из преемников Августа задумает перенести столицу ее к месту своего
рождения. Троада не так далеко отстоит от Фракии.
В Перу, во дворец Венеции прибыли мы к середине июля. В то время в
огромном этом городе не было чумы - превеликая редкость. Все мы отменно
устроились, однако сильная жара склонила обоих балио отправиться в
загородный дом, снятый балио Дона, дабы насладиться прохладой. Находился он
в Буюдкаре. Первое, что мне было приказано, - это не выходить из дому без
ведома балио и без телохранителя-янычара. Я исполнял сей приказ в точности.
В те времена русские еще не усмирили дерзкого турецкого народа. Меня
заверяли, что ныне любой иностранец может идти, куда пожелает, без малейшей
опаски.
Через день по прибытии я велел отвести меня к Осман-баше Караманскому.
Таково было имя графа де Бонваля после его вероотступничества.
Я передал ему свое рекомендательное письмо, и меня проводили в комнату
на первом этаже, обставленную во французском вкусе; я увидал тучного