"Борис Казанов. Роман о себе" - читать интересную книгу автора

гусиное крыло, которым бабка подметала под печи; птица Галка - что
садилась на крышу нашего дома, дерево Калкалуха - что росло под окном.
Все, что выменял или украл, как только становилось твоим, приобретало
неистребимый запах тления, смрад соплеменников, гниющих в Лисичьем рву, за
невинную гибель которых никто из нас не имел права роптать, а мог лишь
нести повинность, что живешь, спишь в хате, а должен бы, неся все приметы
убитых, лежать в единственном принадлежащем тебе месте - вон там, за
сосонником, на песке, где, начинаясь со сросшегося извива, постепенно
разворачивалось, раскрываясь во всю длину, непомерное вместилище земного
чрева, - туда земля-мать готова тебя принять.
Попробуй отрицать, что это не так, если воспринято с безусловностью
детства, проникло в поры и кровь?.. Однако что, собственно, я отстаивал?
То, что так ясно и не нуждалось ни в каком объяснении: что Галка - это
птица, Калкалуха - дерево, а я такой, как все...
Бэла знала, что мы евреи, но кто мы такие, поняла только здесь.
Потрясенная тем, что увидела и что ей нашептывали, она, отбросив
одноглазого "Мэйсю" (так называли Батю), отвязав на базаре лошадь с
подводой, завалив меня тряпьем, соломой, принялась погонять на станцию
Темный Лес. Бэла хотела избавить меня от этого ужаса, и все бы ей удалось,
если б хозяин лошади, киномеханик Ватик, торговавший "священной" водой на
базаре и отлучившийся, чтоб поглядеть на разбитый неподалеку цыганский
табор, - если б он не вернулся за какой-то надобностью! Меня вернули, Бэла
уехала одна, а я сохранил ее фамилию, использовав потом как псевдоним. Так
что, если кто-то считает, что я украл чужое имя, то я, надеюсь, объяснил.
Почти год я не учился, хоть и ходил в школу: или дрался, или готовился к
дракам. В классе я обдумывал, как бороться с этими, с кем сидел за
партами, - после уроков, по дороге со школы. Всегда, чтоб не распылять
силы, намечал кого-нибудь одного. Надо свалить, постараться так, чтоб он
через день побоялся ко мне подойти... Кого выберу на сегодня? Я выберу
Колю Безрученко, с которым на перемене мирно разговаривал, и не трону
Ивана Сыча, соседа по парте, который только что, приставив ладонь ко рту,
меня обозвал... Ведь я уже знал, как они изменяются! Доверять никому
нельзя. Тот, кто мирно со мной разговаривал, подкараулив, ударит сзади...
Вот и должен опередить!.. Настраиваясь на одного, становился
нечувствительным к ударам остальных. Падаешь, слышишь, как ударяется твоя
голова, чувствуешь, как гнется нос, но без всякой боли... Я словно засыпал
на уроке, только, выдавая волнение, вздувалась, пульсировала жилка на
запястье... Жил не дома, в сарае, чтоб не пугать своим видом бабку Шифру.
Печку заменяла корова Милка, возле круглого ее бока грелся. Этот сарай уже
признавали пацаны, которые шли в хутор Заходы. В дом летели камни, но ни
одного не бросили в сарай. Лежал, вспоминал свою жизнь в Миассе. Или не
навидался всякого в детдоме? Большие пацаны нас, малых, не берегли. При
мне одного малого выкинули из окна, наказали, что его вырвало в столовой.
А у него был такой ссохшийся желудок, что не держал пищу. Меня тоже
пинали, если подворачивался под бьющую ногу. Или за то, что впивался
зубами в руку, готовившуюся дать "законного щелбана". Со мной как раз все
обошлось, так как я пригрелся у девчонок, почувствовав к ним раннее
тяготение. Потом так пошло, что я стал знаменитостью. Бэла выводила меня
за руку на сцену читать стихи. Я читал звонким голосом "Белеет парус
одинокий" Михаила Лермонтова. Многие в зале плакали. Я не понимал, почему