"Борис Казанов. Полынья [H]" - читать интересную книгу автора

предположение? Кто его знает! Но когда голова работает как надо, когда все
в тебе напряжено, взвинчено, то предчувствие не обманывает.
Надо плыть иначе.
Путь к точке виделся по морю одной прямой линией, и эта линия,
накладываясь на представление о течении, вызывала чувство гармоничного
движения к цели. Пожалуй, он мог бы увидеть пароход с близкой высоты,
использовав глубинное течение Полыньи. Это было еще одно предположение,
которое в нем возникло самостоятельно. Оно строилось на том, что в течении
вода могла быть другая. Может быть, светлая вода Южной Атлантики или
Тихого океана - вода тех мест, откуда течение пришло. Но для того чтобы
плыть в глубине моря, нужно родиться в чешуе, с холодной кровью. Или иметь
такой совершенный физиологический аппарат для ныряния, какой имеет морской
зверь. Думать о таком сложном спуске он мог, когда отпадут варианты. А еще
оставалась коса с большой точкой на самом краю, которую он вряд ли
пропустит. Надо пройти по косе, чтоб ничего не упустить. А если удастся
выплыть на середину проливчика, он постарается не промахнуться.
Итак, идет берегом. Решено.
Старшина поднялся, ощущая тяжесть металла на груди и спине, и неуклюже
сошел по трапу, приняв от Ильина лампу. Уже с воды, когда металл словно
свалился с плеч, с облегчением распрямившись, посмотрел на "Кристалл",
похожий на большую крейсерную яхту, который красиво отражался в черном
зеркале залива (теперь лишь струя воздуха, пульсировавшая в
кабель-сигнале, будет давать ему жизнь под водой), посмотрел на моряков,
столпившихся у борта, и махнул им рукой. Держась за конец, который матросы
бросили ему, подождал, пока завалят на палубу трап. Потом один из них,
Величко, закрыл лацпорт и перебросил кабель-сигнал через планшир.
Матросы провели его до кормы, и он, отпустив конец, стал медленно
погружаться, стравливая воздух через клапан в шлеме, мысленно как бы
отбрасывая эти первые десять метров (рабочую норму простого водолаза),
которые у него, глубоководника, вызывали привычную скуку. Но именно на
этих начальных метрах погружения, которые он оставлял без внимания, и
находилось то, что отделяло водолазов от простых смертных, - лежал болевой
порог глубины, который в жестком скафандре мог преодолеть только водолаз.
Здесь плотность атмосферы, давления которой наверху не ощущаешь,
материально разлита в отяжеленных молекулах воды, и под их двойным
прессом, вентилирующим организм, как сквозняк непроветреиную комнату, все,
что заперто в человеке, должно распахнуться, уступить природе. Воздух
должен протекать свободно, чтоб снимать напряжение воды. Неводолаза на
десяти метрах вода остановит, разорвав дыхательные пути. А если ты
глубоководник и ничего в тебе лишнего, то с этой отметки ты в воду
проникаешь, продохнув сквозь себя ее тяжесть, как морской зверь.
Спускаясь, он видел, как наверху, куда отлетали пузыри дыхания, медленно
мерк дневной свет. Он еще не растаял совсем, когда ничего не стало видно
от сайки, мелкой рыбешки, крутившейся в верхнем слое. Ее было столько, что
она стояла перед иллюминатором, как взвесь, и не обращала внимания на
свет, когда он попробовал отвлечь ее в сторону лампой. Но потом в ее гуще
всплыло нечто крупное, подняв кучу отложений со дна (каменный окунь,
поселившийся в эмалированной бочке), и мелочь рассеялась. Он понял, что
рассмотрел не только окуня, но и бочку, из которой он выплыл, хотя до
грунта еще было метров семь. В обычной воде так не увидишь. Но свет мог