"Александр Казанцев. Поджигатель планеты ("Пылающий остров" #2)" - читать интересную книгу автора

Профессор жил в комнате, где властвовали и враждовали, как два
противоположных начала, книги и картины.
Книгам удалось захватить все пространство внутри комнаты. Гигантские шкафы
высились по стенам, как книжные крепости. Втиснутый между стенами стол полонен
был книгами. Книги захватили и кресла, и маленький шахматный столик. Они
лежали всюду аккуратно связанными стопками. Книги владели и воздухом комнаты,
наполняя его особым запахом бумаги в старинных переплетах; книги насыщали
воздух, делали его пыльным и душным.
Картины хотели раздвинуть комнату и растворяли стену, на которой висели, в
тихих, печально-спокойных пейзажах. Они наполняли пространство свежим воздухом
березовых рощ и мягким, просеянным сквозь облачную дымку солнечным светом. И
если в комнату не проникали шорохи листьев и трав, то лишь потому, что на всех
картинах царила тишина. Только ее да мечтательную задумчивость природы
изображал на своих полотнах художник.
Поглядев на часы и обнаружив, что уже час ночи, профессор стал
укладываться спать. Через четверть часа он уснул. Но, как и обычно, очень
скоро проснулся с чувством, как будто бы совсем и не спал. Полежав немного с
открытыми глазами, профессор встал и, не зажигая электричества, подошел к
письменному столу.
С улицы проникал свет фонарей, и комната казалась наполненной рыхлым серым
веществом. В том месте, где стояли кровать или книжный шкаф, вещество
сгущалось до совершенно черного тона.
Иногда начинало казаться, что оно сгущается там, где заведомо было пусто.
Тогда профессор принимался умножать в уме друг на друга шестизначные числа.
Это было трудно и никому не нужно, но это убивало мучительно долгое время
привычной бессонницы. Просидев так, может быть, час, ни о чем не думая или
предаваясь бесполезному занятию, профессор встал и зажег свет. Он подошел к
картинам. Это были картины Левитана. Профессор методично рассматривал каждую,
задерживаясь подолгу около тех, где качались верхушки деревьев или в синем
небе плыли прозрачные облака.
Осмотрев все тридцать девять картин, профессор начал одеваться. При этом
обнаружил, что одна пуговица оторвалась. Он достал из ящика шахматного столика
иголку и нитку, надел очки и принялся вдевать нитку методично, долго и упрямо.
Вдалеке кто-то не спеша поднимался по лестнице и кашлял. Затем наступила
тишина. Вероятно, поздний посетитель звонил. Наконец хлопнула дверь.
- М-да!.. - сказал профессор, вздыхая.
Долгая жизнь в одиночестве приучила его разговаривать с самим собой. Днем
он этого себе не разрешал, но ночью допускал скидку на бессонницу.
- Я позволю себе справедливо заметить, что этот способ вдевания нитки
совершенно нерационален. Чтобы так поступать, надо "нот ту ноу э би фром э
балс фут", как говорят американцы, - не знать ни аза в глаза. Необходимо
завтра же приобрести двадцать... нет, пятьдесят иголок и заготовить столько же
ниток разной длины. М-да... Затем обратиться к кому-нибудь, обладающему
хорошим зрением, с покорнейшей просьбой вдеть пятьдесят ниток в пятьдесят
иголок. М-да!.. Хранить их в определенном месте. Вот, скажем... ну, хотя бы
здесь.
Раздался звонок. Профессор удивился и вместе с тем обрадовался. Все-таки
какое-то происшествие в его однообразной бессонной ночи. Спешно натянув на
себя брюки и накинув на плечи одеяло, он зашаркал в переднюю. Звонили уже
второй раз.