"Эммануил Генрихович Казакевич. Синяя тетрадь (повесть)" - читать интересную книгу автора

одним обстоятельством. Дело в том, что "Андрей" вез в боковом кармане
пиджака начатую им еще в ссылке работу "Очерки по истории международного
рабочего движения". Уже несколько месяцев как он мечтал показать Ленину
свою рукопись, но не решался, каждый раз робел и умолкал на полуслове.
Сегодня он решился взять рукопись с собой: авось ему хватит смелости
оставить ее Ленину. Может быть, Ленин на досуге почитает. "Андрей" был
самоучкой, в ссылке самостоятельно изучил немецкий и французский, прочитал
там множество книг, и ему очень хотелось писать, но не было времени и не
было уверенности в собственных способностях. Он посмеивался над своим
"литературным зудом", жаждая и боясь показать Ленину рукопись.
Кондратий направил лодку к берегу. Она вошла как нож в стену
прибрежного камыша. Рядом в камышах качнулась вторая, привязанная к берегу
лодка.
- Здесь? - спросил "Андрей".
Они выпрыгнули на берег и начали с любопытством озираться. В это
время из кустов появился мальчик лет тринадцати. Он внимательна посмотрел
на приехавших и неожиданно пустился от них наутек в глубь леса.
- Что такое? - насторожился "Юзеф".
- Мой брат, - улыбнувшись, объяснил Кондратий. - Бежит предупредить.
Разведчик.
Они пошли по тропинке и вскоре очутились на поляне, уже утонувшей в
предвечернем сумраке. Посреди ее возвышался высокий лиловатый стог. Рядом
мерцал небольшой костер. Никого не было видно. Вдруг из густых зарослей
справа раздалось весело и укоризненно:
- Товарищ Свердлов!.. Товарищ Дзержинский!.. Вы?.. Э-э, это
неконспиративно.
Свердлов развел руками:
- Ничего не поделаешь, Владимир Ильич! Надо!
Ленин стоял среди зарослей ивняка, широко расставив ноги, словно врос
в эту пустынную болотистую землю. В предвечернем свете, придающем
очертаниям предметов резкую определенность, он казался отлитым из темного
металла.
Вокруг него валялись газеты, прижатые к земле от ветра то камешком,
то веткой.
- Что ж! Милости прошу к нашему шалашу, - сказал он. - Тут эта
поговорка удивительно уместна.
Он говорил в шутливом тоне, хотя глаза его светились необыкновенной
радостью и волнением. Ему не хотелось слишком откровенно проявлять свои
чувства, чтобы Свердлов и Дзержинский, а по их рассказам Крупская и другие
товарищи не заподозрили, что ему бывает трудно и тоскливо в этой заозерной
глуши.
- Ну, раз приехали, - сказал он, - то уж рассказывайте,
рассказывайте, рассказывайте все.
- Погодите, Владимир Ильич, - улыбнулся Свердлов. - Вы всегда так -
не даете опомниться.
- Что ж, садитесь, опоминайтесь. Григорий, где вы? К нам гости.
Наконец-то мы узнаем все из первых рук.
Зиновьев появился из шалаша заспанный, но при виде гостей оживился,
побежал за чайником.
- Сейчас угостим вас чаем, - сказал он, суетясь. - Разумеется,