"Эммануил Генрихович Казакевич. Синяя тетрадь (повесть)" - читать интересную книгу автораодним обстоятельством. Дело в том, что "Андрей" вез в боковом кармане
пиджака начатую им еще в ссылке работу "Очерки по истории международного рабочего движения". Уже несколько месяцев как он мечтал показать Ленину свою рукопись, но не решался, каждый раз робел и умолкал на полуслове. Сегодня он решился взять рукопись с собой: авось ему хватит смелости оставить ее Ленину. Может быть, Ленин на досуге почитает. "Андрей" был самоучкой, в ссылке самостоятельно изучил немецкий и французский, прочитал там множество книг, и ему очень хотелось писать, но не было времени и не было уверенности в собственных способностях. Он посмеивался над своим "литературным зудом", жаждая и боясь показать Ленину рукопись. Кондратий направил лодку к берегу. Она вошла как нож в стену прибрежного камыша. Рядом в камышах качнулась вторая, привязанная к берегу лодка. - Здесь? - спросил "Андрей". Они выпрыгнули на берег и начали с любопытством озираться. В это время из кустов появился мальчик лет тринадцати. Он внимательна посмотрел на приехавших и неожиданно пустился от них наутек в глубь леса. - Что такое? - насторожился "Юзеф". - Мой брат, - улыбнувшись, объяснил Кондратий. - Бежит предупредить. Разведчик. Они пошли по тропинке и вскоре очутились на поляне, уже утонувшей в предвечернем сумраке. Посреди ее возвышался высокий лиловатый стог. Рядом мерцал небольшой костер. Никого не было видно. Вдруг из густых зарослей справа раздалось весело и укоризненно: - Товарищ Свердлов!.. Товарищ Дзержинский!.. Вы?.. Э-э, это Свердлов развел руками: - Ничего не поделаешь, Владимир Ильич! Надо! Ленин стоял среди зарослей ивняка, широко расставив ноги, словно врос в эту пустынную болотистую землю. В предвечернем свете, придающем очертаниям предметов резкую определенность, он казался отлитым из темного металла. Вокруг него валялись газеты, прижатые к земле от ветра то камешком, то веткой. - Что ж! Милости прошу к нашему шалашу, - сказал он. - Тут эта поговорка удивительно уместна. Он говорил в шутливом тоне, хотя глаза его светились необыкновенной радостью и волнением. Ему не хотелось слишком откровенно проявлять свои чувства, чтобы Свердлов и Дзержинский, а по их рассказам Крупская и другие товарищи не заподозрили, что ему бывает трудно и тоскливо в этой заозерной глуши. - Ну, раз приехали, - сказал он, - то уж рассказывайте, рассказывайте, рассказывайте все. - Погодите, Владимир Ильич, - улыбнулся Свердлов. - Вы всегда так - не даете опомниться. - Что ж, садитесь, опоминайтесь. Григорий, где вы? К нам гости. Наконец-то мы узнаем все из первых рук. Зиновьев появился из шалаша заспанный, но при виде гостей оживился, побежал за чайником. - Сейчас угостим вас чаем, - сказал он, суетясь. - Разумеется, |
|
|