"Эммануил Генрихович Казакевич. Синяя тетрадь (повесть)" - читать интересную книгу автора

берегу пруда. Однако, уже уходя со станции, она наткнулась на своего
родственника Фаддея Кузьмича, владельца галантерейной лавки в Сестрорецке.
Он был сильно навеселе. Картузик его торчал на самой макушке, рыжеватые
усы были залихватски закручены. Он любил поговорить о политике. До 9
января 1905 года он был рьяным монархистом, но после расстрела рабочих в
Петрограде возненавидел царя и стал таким же рьяным республиканцем, а
теперь всюду прославлял Керенского и только что не молился на него.
- А, Кондратьевна, сколько лет, сколько зим! - сказал он, снимая
картуз. - Наше вам с кисточкой! Давненько не видались! - Заметив торчавший
из ее кошелки сверток газет, он ехидно усмехнулся: - Почитывает Николай
Александрович? - Вытащив газеты из кошелки, он удивленно протянул: -
Э-э-э, вижу, поумнел твой супруг... Вот что стал читать! Правильно.
Кончились большевички... Наш великий вождь Керенский Александр Федорович
пристукнул их!
Она промолчала и пошла по направлению к дому. Он, однако, увязался за
ней и, шагая по песку чуть сзади, не переставал говорить без умолку. А она
тем временем не без удивления вспоминала, что еще каких-нибудь две недели
назад считала его умным и интересным человеком, а теперь видит, что он
петушист и глуп до отвращения. Впрочем, она почти не слушала его, а думала
свою думу и по-прежнему с той же силой воображения представляла себя
стоящей с распростертыми руками на берегу пруда спиной к озеру. Она
мечтала отвязаться от Фаддея Кузьмича и поскорее очутиться дома, словно ее
отсутствие могло сказаться на безопасности тех, в шалаше. На людях она
даже и в мыслях не называла Ленина его именем, а именно так: "те, в
шалаше". Она стремилась выжечь из собственной памяти это имя как бы из
опасения, что оно может быть прочитано на ее лице. Слушать Фаддея Кузьмича
она стала только тогда, когда услышала имя Ленина из его уст.
- А про Ленина слыхала? Уже известно, где Ленин! Нашелся, сударик!
Она приостановилась на мгновение, Фаддей Кузьмич догнал ее и повернул
к ней свое большое рыжеусое глупое лицо.
- В Швеции! - выпалил он и прищелкнул языком.
Она пошла дальше, и он снова пустился за ней.
Возле своей калитки она замедлила шаг, надеясь, что он отстанет, но
он не отставал, может быть надеясь на рюмку вина или просто тосковал о
собеседнике, хотя бы молчаливом. Они вошли во двор. Она между тем
оправилась от потрясения и даже спросила слабым голосом:
- В Швеции? Вы откуда знаете?
- Все знают. На подводной лодке бежал. Поминай как звали.
Он уселся на крылечке дачи, вынул красивую папиросную коробку "Сэръ"
и взял из нее тонкую и чересчур короткую папироску явно не по размеру
коробки; Надежда Кондратьевна подумала, что раньше никогда не заметила бы
эту подробность.
Пока он разглагольствовал о том о сем, Надежда Кондратьевна вошла в
сарай, сняла шляпку и накидку, прихватила с собой ведро картошки, вышла во
двор и начала чистить картошку возле очажка. Малыши куда-то исчезли, -
вероятно, ушли к соседям. Она чистила картошку и тревожно думала о том,
что надо будет предупредить старших мальчиков, чтобы они не заходили:
большое количество газет, да еще разных направлений, могло навести Фаддея
Кузьмича на подозрение. Она неторопливо подошла к калитке и посмотрела на
улицу, ведущую к станции. Улица была пустынна. Она вернулась обратно.