"Эммануил Генрихович Казакевич. Синяя тетрадь (повесть)" - читать интересную книгу автора

- Глупый ты, глупый, глупый! Веришь всякой дряни... Ну, ладно, пошли,
пошли...
- Не то что верю... А мы с тобой в душе у него не были. Кто его
знает? Мы люди рядовые, рабочие. А он за границей всю жизнь прожил. Что
ты, возле него был все время? Сам знаешь - Азеф, Малиновский. Им тоже
верили. А Малиновский - тот был даже большевиком, членом ЦК... Мне от этих
разговоров муторно, я ночами не сплю. А сам-то Ленин? Скрылся? Если бы не
скрылся, явился бы на суд, оправдал себя - тогда дело другое. А то
скрылся. Пишут, на аэроплане перелетел в Германию.
Емельянов сидел подавленный. Его сердце учащенно билось. Он уже не
слышал, что говорит Алексей, он прислушивался к чердаку. За окошком на
улице пропел петух и пролаяла собака, и Емельянову хотелось, чтобы собака
лаяла, а петух пел громче и дольше, чтобы ничего не слышно было на
чердаке. Он резко встал, опрокинув лавку, и сурово сказал:
- А я думал - ты человек... Эх!.. Ладно, пошли, пошли...
- Ты напрасно обижаешься, Николай Александрович, - зачастил
Алексей, - совсем напрасно! Тут душа болит. Делюсь с тобой, как с
товарищем.
- Ладно. Пошли.
Алексей помолчал, потом сказал, отвернувшись:
- Болеешь все?
- Да.
Они вышли из сарая. Алексей неловко кивнул головой и ушел. Емельянов
постоял минуту, потом медленно вернулся в сарай, постоял и здесь минуту,
прислушался. Было очень тихо. Он густо покраснел, обдернул рубашку и стал
подниматься по лесенке на чердак. Ленин сидел за столом и писал. Когда
голова Емельянова показалась в отверстии чердака, он вскинул на Емельянова
глаза, пронзил его довольно долгим проницательным взглядом, потом
неожиданно повеселел и сказал:
- Ну, батенька, и выбрали вы связного! Ну и выбрали! Ничего, ничего,
не огорчайтесь... Рабочий класс, он ведь, к сожалению - и к счастью, и к
счастью! - не состоит из однородной массы. - Он подошел к отверстию
чердака, присел на корточки и ласково хлопнул Емельянова по плечу. - Не
огорчайтесь.
Емельянов просветлел, вздохнул с облегчением и, помолчав, проговорил
виновато:
- Плохо я, оказывается, знаю людей...
Ленин повторил так же ласково, но уже рассеянно:
- Не огорчайтесь.
Однако позднее вечером, работая над статьей "Политическое положение"
в прохладной баньке на берегу озерка, примыкавшего ко двору Емельяновых,
он призадумался и сам огорчился. Именно потому, что парень-то был в общем
хороший, искренний. В нем чувствовалась начитанность, культура,
свойственная лучшим питерским рабочим. Правда, Ленину парень не
понравился, когда уходил, - не понравилась его круглая, чуть сутулая,
жирноватая спина. Но он понимал, что спина тут ни при чем, что неприязнь к
спине - просто маленькая компенсация за пережитое во время разговора.
В баньке было чисто, прохладно и сумеречно. Ленину взгрустнулось. Он
опустил голову на руки, скрещенные на столе, - поза, ему несвойственная.
Он понял, что им овладевает то состояние нервного перенапряжения, которое