"Эммануил Генрихович Казакевич. Дом на площади ("Весна на Одере" #2) " - читать интересную книгу автора Воронин сказал:
- Надо объявить в городе, где комендатура наша будет. - Сами узнают, - сказал Лубенцов. - Завтра и флаг повесим. - Неужели и флаг? - Точно не знаю, кажется, да. Попытались умыться. Но вода не текла ни из одного из десятка кранов в умывальниках и ваннах, расположенных в пустом доме. Света тоже не было. Воронин взял в машине свой солдатский котелок и, убежав, вскоре принес воды. Умылись. Поели все трое на одном из зеленых канцелярских столов. И Лубенцов, побрившись, начистив сапоги и даже надраив пуговицы, снова отправился в английскую комендатуру. Здесь вовсе не чувствовалось, что англичане собираются в дорогу. Всюду было тихо и сонно. Майор Фрезер, разумеется, спал. Лубенцов заставил англичан его разбудить. Он появился в накинутом на плечи халате и, завидя Лубенцова, крикнул: - Мистер Крэнс! Это он звал переводчика. Кранц сразу же появился, и Лубенцов сказал ему: - Я прибыл с прощальным визитом. Фрезер поклонился и спросил, не желает ли подполковник познакомиться с деятелями местного немецкого самоуправления. Лубенцов ответил, что желает, но не смеет ради этого задерживать английских офицеров и сам познакомится с бургомистром. - Бургомистр здесь, - сказал Фрезер. Кранц вышел и вернулся с высоким немцем в больших роговых очках. возле горной гостиницы. - Бургомистр Зеленбах, - представился он с каменным лицом. Лубенцов не обратил на него никакого внимания и, вынув из кармана сорванный им с ноги каменной женщины приказ английской комендатуры, раздраженно спросил, чем можно объяснить этот странный приказ, вовсе не соответствующий истине; неужели англичанин не знает, что в советской зоне оккупации комендантский час - не семь, а одиннадцать часов? Майор Фрезер развел руками. - Мисандерстендинг? - внезапно произнес Лубенцов запомнившееся ему английское слово. Фрезер, удивившись, что-то пробормотал. Он решил, что советский комендант знает по-английски и только притворялся, что не знает. В его голове пронеслось все, что говорилось в течение вчерашнего дня по-английски в присутствии советского коменданта; он густо покраснел и вдруг озлился против этого молодого русоволосого интригана и притворщика, казавшегося таким простодушным. "Опасные, скрытные и недоброжелательные люди, отравленные своей идеологией и ненавидящие человечество", - думал он о русских. И чем яснее он сознавал, что сам дал русскому основания для недоверия и подозрительности, чем больше был недоволен собой и приказами своего командования, тем сильнее злился на Лубенцова и на всех русских, тем упорнее подозревал их в самых худших намерениях. Ему стоило немалого труда пригласить Лубенцова в свой кабинет, где на столе стояла бутылка водки и лежали тонкие бутерброды. - Прошу извинения за скромное угощение, - буркнул Фрезер. |
|
|