"Вениамин Каверин. Два капитана" - читать интересную книгу автора

Но я говорил - громко и ясно! Я говорил, я мог бы теперь рассказать,
что произошло в ту ночь на понтонном мосту, я доказал бы, что нож - мой,
что я потерял его, когда наклонялся над убитым. Поздно! Опоздал на всю
жизнь, и уже ничем нельзя помочь!
Обхватив голову руками, я лежал в темноте. В избе было холодно, ноги
застыли, но я так и не встал до утра. Я решил, что больше не стану
говорить. Зачем? Все равно он умер, и я его никогда не увижу.



Глава седьмая. МАТЬ


Я плохо помню Февральскую революцию и до возвращения в город не
понимал этого слова. Но я помню, что загадочное волнение, непонятные
разговоры я тогда связал с моим ночным гостем, научившим меня говорить.
По вечерам, насаживая на палочки картошку, я часто думал о нем, и все
таинственнее, все привлекательнее он мне представлялся. Почему он так
неожиданно исчез? Не простился, не сказал, куда он идет. Почему он
прятался на чердаке? Почему не хотел лечить старостину Маньку и даже к
Петровне не пошел? Где он теперь? Вернется ли? Просыпаясь по ночам, я
прислушивался: не стучат ли в окно? Не он ли? Никто не, стучал, только
мягко, с неслышным шумом падал снег на наш дом, и вдруг начинал свистеть в
трубе ветер.
И никто не спрашивал нас о нем. Но я был уверен, сам не знаю почему,
что теперь все было бы иначе. Теперь ему не пришлось бы прятаться на
чердаке. Пожалуй, он не отказался бы теперь познакомиться с Петровной!
Я не заметил, когда окончилась весна. Но лето началось в тот день,
когда "Нептун", свистя и грозно пятясь задом, причалил к пристани, на
которой мы с мамой ждали его с утра.
Минька, в кепке с золотыми буквами, в синей, уже изрядно потрепанной
курточке, стоял, как прежде, на лесенке, отважно и небрежно поглядывая на
пассажиров. Бородатый капитан-рулевой глухо говорил в трубку: "Стоп!
Вперед!" и "Стоп! Задний ход!" Палуба таинственно дрожала. Мы возвращались
в город. Мать везла нас домой - похудевшая, помолодевшая, в новом пальто и
новом цветном платке...
Я часто думал зимой, как она будет поражена, услышав, что я говорю. А
она только обняла меня и засмеялась. Она стала совсем другая за зиму. Все
время она думала о чем-то - это я сразу узнавал по живым движеньям лица -
и то расстраивалась молча, про себя, то улыбалась. Петровна решила, что
она сходит с ума, и, ахнув, однажды спросила ее об этом. Мать улыбнулась и
сказала, что нет.
Мы пошли в лес драть лыко для Петровны, которая плела лапти на
продажу, и мать запомнилась мне такой, какой она была в этот день:
черноволосая, крепкая, белозубая, в цветном платке, повязанном на груди
крест на крест; она наклонялась, ловко срезала деревцо и, оборвав ветки,
надкусив комель, одним движением сдирала лыко. Она и меня хотела научить,
но ничего не вышло, и я только порезал палец.
Потом я спрятался в кустах и долго сидел задумавшись, слушая, как
наперебой щебечут птицы, и поглядывая на мать, которая уходила от меня все