"Донна Кауффман. Рандеву в лифте " - читать интересную книгу автора

А раз так, язвительно спросил у него внутренний голос, то откуда вдруг
это тягостное ощущение неудовлетворенности? И почему он избрал именно эту
бедную женщину в качестве оракула, способного помочь ему достичь
просветления?
- Вы меня искушаете, - с дрожью в голосе пролепетала Калли. Эту
взволнованность легче всего было бы списать на духоту в лифте. Но, привыкший
всегда зреть в корень, Доминик заподозрил, что покоя лишает ее некий
посторонний объект. Либо субъект, а вернее - он сам.
В ее голосе не ощущалось жеманства, однако Доминика он все же вынудил
внутренне напрячься. Калли Монтгомери, заурядная секретарша, безответная
рабочая лошадка, безотчетно бросила вызов; ему импонировало присущее ей
здоровое чувство юмора.
- Временами я становлюсь очень опасным искусителем, - вкрадчиво
промурлыкал он и снова погрузился надолго в омут размышлений о загадках
человеческой натуры и призрачности мирского счастья. Глубокие сомнения в
правильности избранного им жизненного пути тяготили его давно. Сейчас же к
ним присовокупилась и поразительная мысль, что в последнее время ему даже не
приходило в голову попытаться совратить какое-нибудь очаровательное создание
прекрасного пола! С каких же пор его не бросает в дрожь от одного лишь звука
женского голоса? Когда же он утратил дар наслаждаться запахом бархатистой
кожи и перестал ловить чувственный вздох за миг до поцелуя?
Помочь разобраться в этой чертовщине ему могла, пожалуй, только
Изабелла. Да, она фактически уже и сделала это во время их многочасового
телефонного марафона. И какой бес дернул его позвонить ей в Гонконг именно
сегодня? Доминик саркастически ухмыльнулся: отсрочка выяснения отношений уже
ничего не могла изменить, и по большому счету он должен был ее поблагодарить
за ту прямоту, с которой она высказала ему все, что думает об их амурном
фарсе, не унизившись при этом до оскорблений, истерик и колких упреков.
Такое великодушие давало ему повод отнести ее, несмотря на разрыв с
ней, к числу своих немногочисленных друзей. Хотя сама Изабелла наверняка
вздохнула с облегчением, избавившись от обременительных вериг обязанностей
его невесты и любовницы.
Путы псевдосупружества давно утомили их обоих. Ему следовало хорошенько
подумать, прежде чем решиться увязать свои амбициозные карьерные планы с их
любовным романом. Увы, в ту пору ему казалось, что он поступает мудро. Так
что теперь, жестоко поплатившись за свою недальновидность, он был вправе
винить во всем лишь самого себя. Доминик горестно пожевал губами,
предчувствуя другой вопрос: какой же он мужчина, если лучшее из всего, что
ему удалось сделать для Изабеллы, - это отпустить ее с миром? Уж если даже
такую женщину, как она, он не смог полюбить так, как обязан любить мужчина
спутницу жизни, то не пора ли ему навсегда оставить в покое всех
представительниц противоположного пола?
Тут в его сердце шевельнулся червь сомнений: а так уж ли верны эти
логические построения, коль скоро у него не рождается желание прекратить
иезуитски пытать бедную Калли Монтгомери? Не в этом ли болезненном
пристрастии и кроется подоплека его душевных колебаний? Быть может, его
снедает подспудное желание помочь этой секретарше, тоже опалившей крылышки
над пепелищем своей сгоревшей любви и, как и он, навеки распрощавшейся со
своей розовой мечтой о романтическом приключении? Но в отличие от него эта
хрупкая женщина не потеряла надежду самоутвердиться посредством секса. С