"Бел Кауфман. Вверх по лестнице, ведущей вниз " - читать интересную книгу автора

камнем преткновения между мной и Макхаби, потому что я считала его
невиновным в краже бумажника. Я доверяю ему, а он - он пристально наблюдает
за мной, готовый к прыжку при первом моем неверном движении.
Кэрри (подписывается "Вивиан") болезненно-некрасивая девушка, всегда
мрачная, таящая ненависть под толстым слоем жира.
Гарри Каган - политикан и подхалим. Он баллотируется в президенты
Всеобщей организации учеников, и, боюсь, будет избран.
Линда Розен страшно отстает в учебе, но преуспевает у мальчиков.
А хорошенькая Алиса Блэйк, всегда бледная, в трепетном ожидании большой
любви, так уязвима и так легкоранима, как бывает только в шестнадцать лет. Я
уверена в ее подлинно глубоких чувствах, но выражать их она умеет только
дешевыми трафаретными фразами - большему она не научена.
Еще есть Рэсти - женоненавистник.
А потом еще есть тихий, запуганный пуэрториканский мальчик, имя
которого я даже запомнить не могу.
Это дети, вскормленные на жалких отбросах, и у них никого нет - ни в
школе, ни дома.
Ты знаешь, я только что поняла, что для них нет даже точного слова.
"Подростки", "юноши", "ученики", "ребята", "подрастающее поколение",
"дети" - все эти определения оскорбительны, снисходительны, ходульны или же
просто неточны. В документах мы называем их "ученической нагрузкой", с
кафедры - "юноши и девушки", а как следует их называть?
Больше всего меня пугает их бездумное восприятие всего, чему их учат.
Они не протестуют против авторитетов, хотя вечно протестуют, и притом бурно,
а против чего, сами не знают! И им не приходит в голову подумать.
Послушание и молчание - вот что у нас особенно ценится. А вот энтузиазм
не вызывает энтузиазма. Он таит в себе опасность излишних треволнений.
Как-то Адмирал поймал несколько учеников, пришедших в школу до занятий,
чтобы попрактиковаться в машинописи. И тотчас же издал манифест, запрещающий
пребывание учащихся в школе до 8.20 и после 15.00. Без учителя им не
разрешают оставаться в классах. Им не разрешают задерживаться в коридорах.
Им не разрешают говорить, не подняв предварительно руку. Им не разрешают
переживать слишком остро или смеяться слишком громко.
Вчера, например, мы обсуждали вот эти слова из "Юлия Цезаря":

НЕ ЖРЕБИЙ НАШ - МЫ САМИ ВИНОВАТЫ В СВОЕМ ПОРАБОЩЕНЬЕ.

Я попыталась связать шекспировскую хронику с жизненным опытом моих
учеников. "Правда ли это? - спросила я. - Хозяева ли мы своей судьбы? Бывает
ли везение?" Мальчишка в первом ряду так яростно замахал рукой: "Вызовите
меня, пожалуйста, вызовите меня!" - что свалился с парты. Ребята
рассмеялись. Входит Макхаби. И в тот же день в своем ящике для писем я
обнаруживаю: ДО ЕГО СВЕДЕНИЯ ДОШЛО, ЧТО В МОЕМ КОНТРОЛЕ НАД КЛАССОМ
ОТСУТСТВОВАЛ КОНТРОЛЬ.
Но я заставила мальчика думать, я вложила в него что-то, родившее
мысль. Я взволновала его новой формулой. А это уже кое-что.
Случаются, конечно, и курьезы, когда я совсем неправильно оцениваю их
рвение. Есть у меня девочка, которая не сводит с меня глаз. Нынче утром,
когда я вела опрос по "Юлию Цезарю", она прямо-таки выбрасывала вперед руку,
умоляя, чтобы ее заметили. А когда я ее вызвала, она спросила: "Вы носите