"Петр Катериничев. Любовь и доблесть" - читать интересную книгу автора

И оттого, что подставил не по злобе и не по алчности, а из "гордости
духа", - еще хуже! И если ты думаешь жить сыто и покойно... Проблемы я тебе
обещаю. Тебя ожидает такое дерьмо, в каком ты еще не бултыхался. Пшел вон!
Фокий Лукич дышал тяжко, навалившись грудью на крышку стола; глаза его
налились кровью, как у бычка на выгоне; он хотел что-то добавить, но вдруг
встык напоролся на встречный взгляд Данилова: тот смотрел холодно и
спокойно, настолько спокойно, что Фокию Лукичу стало не по себе.
Непрошеные, тревожные мыслишки суетливо забегали под черепом, словно
тараканы по столу, и - канули куда-то разом. Душу затопила ледяная
предсмертная тоска; страх, ужас сковал все тело параличом могильной стужи,
и Фокию Лукичу вдруг стало ясно: никуда он из этого кабинета больше не
уйдет... Просто упадет головой на стол, и через три четверти часа
равнодушные санитары выволокут запакованного в пластик остывающего
мертвяка. Взгляд Данилова даже не гипнотизировал - он не оставлял надежды.
Фокий Лукич задергался, захрипел нечто маловразумительное, веки тяжело
опустились на глаза, но он не почувствовал никакого облегчения - наоборот,
смятение! Ледяные струйки текли от затылка по хребту к пояснице, и для
Фокия Лукича было ясно, что это последнее сильное ощущение в его жизни.
- Что и требовалось доказать, - услышал он голос Данилова уже от
двери, приоткрыл глаза, но посмотреть на него не посмел; все плыло, словно
в грязно-желтом тумане... - Ни одна скотина не выдерживает взгляд человека.


Глава 12

Хлопок двери показался Бокуну выстрелом; он оплыл в кресле бессильным
жирно-ватным комом и замер. Брыли тряслись, щеки сделались мокрыми,
очертания комнаты он видел словно сквозь грязную пелену: зыбкими и
неровными... Выдавив из себя какой-то странный звук, он кое-как поднялся
из-за стола, мелкими шажками просеменил к большому шкафу, открыл бар, взял
большой хрустальный графин, торопливо и судорожно наплескал широкий стакан
до краев и выпил коньяк, как воду, не переводя дыхания, в три глотка.
Всхлипнул, хлюпнул даже носом, будто наказанный ребенок, налил еще и снова
выпил - на этот раз медленнее, ощущая, как сама жизнь вливается с каждым
глотком солнечным виноградным огнем.
- М-да, Фока, эка тебя развезло... Прямо не президент холдинга, а
фиговый студень. Кисель. Как сказали бы сдержанные англосаксы, пу-у-удинг.
Высокий человек, одетый в черную тройку, появился из двери в углу
кабинета, ведущей в комнаты отдыха.
Бокун вздрогнул, повернулся всем телом, в глазах еще тлели угольки
страха, а он уже орал, брызгая слюной:
- Вели его убить, Гриф! Прикажи!
- И голос у тебя какой-то... бабий, - брезгливо поморщился вошедший. -
Вытри сопли, Фока.
Мужчина, которого Бокун назвал Грифом, был сухопар, высок, плечист;
редкие пегие волосы были гладко зачесаны набок, лицо было невыразительным и
блеклым, глаза казались пустыми и безразличными. Но только казались:
острый, как жало стилета, взгляд заставлял любого из собеседников
чувствовать тревожное и тревожащее беспокойство, словно этот человек знал о
жизни или, скорее, о смерти что-то такое, что делало его жесткость