"Нина Катерли. Дорога (Авт.сб. "Окно")" - читать интересную книгу автора

восторженный вздох пронесся вдоль забора. Тогда последовали приказания -
"стоять", "сидеть", "голос", "апорт". Против обыкновения, Альфа все
выполняла без понуканий, а из-за забора летели в снег слипшиеся,
замусоленные, разогретые ладонями леденцы. И хоть не полагается служебной
собаке брать у чужих, Иван делал вид, что не замечает, когда Альфа
застенчиво подбирала угощение.
- Военная овчарка, - шепотом приговаривал совсем маленький мальчик,
вцепившийся обеими руками в штакетины забора, - ученая собака. Граничная!


А дома Ивана ждал сюрприз. Когда он подошел к калитке, то увидел отца в
старом полушубке, топтавшегося с деревянной лопатой посреди двора. Дорожка
от калитки к крыльцу была аккуратно расчищена, и сейчас директор
прокладывал трассу к сараю, где хранились садовые инструменты и велосипед.
Альфа в восторге бросилась к старику и тотчас повалила его в снег. Иван
хотел поднять отца, бормочущего: "Ах ты негодница, ах чертовка..." - но
тот с негодованием глянул на него и медленно встал сам - сперва на колени,
а потом и во весь рост. Альфа тут же толкнула его снова, но он удержался
на ногах и, строго посмотрев на Ивана, скрипучим голосом произнес:
- Прошу мне не мешать. Здесь еще много работы. Иди домой, ты, вероятно,
устал. Обед я сделал, за стол садимся в шестнадцать часов.
В кухне было темно от копоти. Жирные ее хлопья летали по всему дому,
оседали на занавесках, на скатерти, на листах оставленной рукописи.
Источником копоти являлась, конечно, керосинка, на которой в почерневшей
кастрюле догорала начищенная Иваном картошка. Суп, правда, уже закипал на
плите, растопленной отцом, - вон и лучинки лежат, тщательно наколотые.
Да-а...
Иван погасил злосчастную керосинку и принялся за уборку, поглядывая
время от времени в окно. Старик в большом оживлении заставлял Альфу
прыгать взад-вперед через ограду и после каждого прыжка премировал ее
печеньем, которое вытаскивал из кармана полушубка.
Когда Иван позвал отца домой, все было уже кое-как прибрано и
проветрено. Василий Иванович был сегодня в отличном настроении и даже не
сделал ему ни одного замечания, хотя мог бы: вместо шестнадцати ноль-ноль
за стол они сели в семнадцать тридцать две. За обедом он принимался
напевать и насвистывать, рассыпал соль, скормил Альфе все масло и, в конце
концов, заявил, что сегодня у него праздник, сегодня они с юристом
Галкиным заканчивают большую совместную работу и по этому поводу Ивану
предлагается без промедления сходить в магазин за бутылкой.
Галкин явился вечером в обычное время, часа полтора длилось шептание за
дверью, потом вышли оба, важные и торжественные, и директор распорядился
подать выпивку и закуску. За столом разговоры шли на обычные темы - о
внешней политике, в которой нужна твердость и твердость, чтоб не давать
возможности странам капитала распоясываться и диктовать свои условия.
Говорил в основном Ехалов. Галкин помалкивал, потом вдруг некстати
перевел разговор на погоду - что в этом году обещают раннюю и бурную
весну, а все будет наоборот, помяните мое слово. И Василий Иванович
согласился.
Почему-то в этот вечер Ивану казалось, что Галкин поглядывает на него с
некоторой жалостью, но кто их знает, стариков, отчего у них какие