"Нина Катерли. Дорога (Авт.сб. "Окно")" - читать интересную книгу автора

возьмется. В сорок лет вот-вот докторскую защитит, но звание - это одно,
главное - не кем человек вырос, а каким, и не в том, конечно, дело, что
Иван работает в шараге - понятно: здоровье плохое, несчастье с юности всю
жизнь ему переломало, но почему все несчастья - на него? Почему ни семьи,
ни друзей, что в руки ни возьмет - все вкривь да вкось, тарелку разбил из
ГДР, саксонскую, а сколько их за последний хотя бы месяц, этих битых
тарелок, чашек, обгоревших кастрюль! Да где он, черт бы его побрал,
шляется? Никакого внимания к отцу, никакой заботы, мысли нет, что старый
человек целый день один дома без помощи! И не в том дело, что старый, а...
безответственность!
Запыхтел директор, опять заворочался в своем кресле и вывел первую
строку второй части: "Эшелоны шли на Урал день и ночь..."


А непутевый директорский сын Иван шел тем временем по темной
заснеженной улице, тихой и нежилой в эту зимнюю пору, потому что застроена
она была дачами, где селились на лето ясли и детские садики, а с сентября
по июнь пустовали дома, и только ехаловский дом да соседний, пенсионера
Галкина, светились по вечерам желтыми окошками.
Иван, и вправду, задержался сегодня, звонил с почты в город брату.
Борька, как всегда, отнесся очень внимательно и обещал в ближайшие дни
привезти к отцу труднодоступного профессора - слабел старик прямо на
глазах, хоть и не хотел признавать, все хорохорился, покрикивал
директорским своим командным голосом.
Тонкие морозные снежинки слюдой поблескивали в воздухе, белая луна
обведена была морозным кругом... Если честно сказать, не хотелось Ивану
идти домой, совсем не хотелось, хоть и знал, что чем дольше задержится,
тем больше разъярится отец и все припомнит - и тюрьму, и суму, то бишь Дом
быта, и Катерину эту... Зашел Иван сегодня на почту еще и потому, что
обещал ей позвонить, но в последний момент вдруг подумал: ей только
позвони - завтра же примчится сюда, все свои дела бросив, и будет смотреть
в глаза, точно Альфа, когда выцыганивает кусок. Представил это и звонить
не стал. Пусть обижается. Пообижается и отстанет. Вот живет человек не
реальной, а придуманной классиками жизнью и других хочет заставить играть
в эту литературу. Его, Ивана, сочинила эдаким одиноким страдальцем,
который в поисках душевного тепла должен был в ответ на книжные чувства
броситься ей на грудь и рыдать от благодарности, как бездомная собака,
которую наконец приютили. Одинокого нашла! У него - отец и брат, не каждый
может похвалиться таким братом, даже старик при всей своей суровости
только и бывает в духе раз в месяц, когда Борис приезжает из города.
Ладно. Бог с ней, с Катериной.


С шести до семи Иван занимался обедом: разогревал вчерашний суп и варил
макароны, потом в полной тишине (отец сегодня наказывал молчанием) они
поели, потом Иван мыл посуду в тазу и, как всегда, безнадежно думал, что
как бы хорошо, если бы уборщица из их Дома быта хоть два раза в неделю
приходила, чтобы сготовить и убрать. Уборщица была согласна, но отец
отказался раз и навсегда и очень еще разозлился: "Барство. Два мужика
неспособны себя обслужить. Ты что, на этой своей "службе" перегружен? На