"Елена Катасонова. Алгоритм счастья " - читать интересную книгу автора

написала записочки "о здравии" и "об упокоении", заплатила за какую-то
особую молитву - "там тоже есть тьма, надо молиться, чтобы ему было тепло и
светло", - раздала деньги нищим. А вещи Костины упаковала в целлофановый
огромный пакет, завязала тугим узлом и выбросила на помойку, чтоб никому
они не навредили.
И осталась одна, без мужа.


Глава 2

- Ты поела? Уроки сделала? - спрашивала, не дожидаясь ответа, мама.
Эти два ее постоянных вопроса люто ненавидела Рита. Папа ни о чем
таком никогда не спрашивал, папу интересовало совсем другое.
- Ты что читаешь? "Туманность Андромеды"?
Ну и как, нравится? Я, помню, зачитывался. А что за девочка к тебе
ходит? Валя? Ну познакомь!
Мама не видела никого - ни Риты, ни Вали. Она жила своей, особой
жизнью, где Рите не то чтобы не было места - ее кормили и одевали, о ней
рассеянно, но постоянно заботились, - просто главное было вне дома: в
театре и на концертах.
Иногда, свернувшись клубочком, тоскливо дожидаясь, когда мама
возвратится из театра, Рита мечтала чем-нибудь заболеть - лежать пластом,
гореть в огне, бредить, только не умирать, нет: смерть - это страшно.
Когда-нибудь так, как с папой, будет и с, ней, и с мамой, вообще со
всеми... Да, это страшно, не надо! А вот заболеть... Чтобы мать за нее
испугалась, села у изголовья, взяла за руку, может, даже заплакала... Но
как назло ничего серьезного не случалось, мелкие нападения вирусов
проходили сами собой: "Лечишь - семь дней, не лечишь - неделя", - смеялась
мама, - а когда однажды Рита переела мороженого и началась ангина, мама
испугалась больше не за нее, а за себя.
- Ой, не подходи! - вытянула она как щит свои красивые, с длинными
пальцами, руки. - Ангина жутко заразная! Не дай Бог заболеть! Отдели
посуду, повесь полотенце от моего подальше. Нет, лучше я заберу свое в
комнату. И молоко кипяти не в кастрюле, а в Кружке, договорились?
От обиды у Риты перехватило дыхание. Она молча разогрела молоко,
бросила в него на глазок щепоть соды и ушла к себе, обжигая пальцы о
горячую кружку. Даже за тряпкой возвратиться не захотела. Там, у себя, в
крохотной комнатушке, глотая вперемешку с горючими слезами пенистую
противную жижу - еще и температура скакнула черт знает куда, - Рита сказала
себе, что мама ее не любит. Она любила отца и театр, никого больше. Теперь
у нее остался только театр. И все. Дочь родилась по недосмотру - мама сама
как-то проговорилась - и всю жизнь была, в общем, некстати.
Рите было уже четырнадцать, она думала о жизни постоянно, с утра до
ночи, вертела ее в своих представлениях так и сяк, мечтала, надеялась и
пугалась.
"Тебе нет до меня никакого дела", - мысленно упрекнула она мать и
перестала учиться. Вот просто перестала, и все.
Была весна. Сияло мартовское холодное солнце, и последние лыжники
больше стояли, опершись на палки, подставив солнцу розовые от загара лица,
чем катались по влажной, уже не скользкой лыжне. Пахло водой, талым снегом,