"Валентин Петрович Катаев. Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона " - читать интересную книгу автора

разноплеменного чемпионата по разным городам Российской империи и заграницы.

А сами чемпионы с полинявшими усами, в егеровских фуфайках с короткими
рукавами или в ситцевых рубахах, в спущенных подтяжках играли за непокрытым
столом в домино, шашки или подкидного дурака распухшими от частого
употребления, засаленными картами с обтрепанными уголками, делая копеечные
ставки и складывая их в жестяную коробочку от монпансье Жоржа Бормана.
Да и фамилии у них большей частью были простые, мещанские, и это Дядя
Ваня давал им звучные псевдонимы, заставлявшие вздрагивать наши еще детские,
доверчивые сердца и тревожить воображение целого города в течение нескольких
месяцев, пока длился чемпионат.
Успеваемость в гимназиях падала, студенты забрасывали под кровать
римское право, офицеры манкировали строевыми занятиями, дамы сходили с ума,
представляя себе мраморные торсы борцов, их крепкие шеи, выбритые подмышки,
припудренные "лебяжьим пухом".
Поддавшись общему сумасшествию, мы с Борей на последние копейки
покупали открытки с портретами чемпионов и выслеживали Черную маску, по
нескольку часов ожидая в тени подъезда минуты, когда взмыленный рысак
примчит к воротам цирка подпрыгивающую пролетку на дутиках, откуда выскочит
Черная маска. Умирая от страха, мы шатались по ночным переулкам, томились у
входа в "Лондонскую", где на тротуаре стояли зеленые кадки с лавровыми
деревцами, даже иногда уныло сидели на вокзале в зале третьего класса - в
первый нас не пускали, - глядя как зачарованные на дверь, ведущую на перрон,
откуда появлялись пассажиры прибывающих поездов. Увы, наши розыски ни к чему
не приводили. Черная маска была неуловима. Теперь-то я знаю, что, по всей
вероятности, в это время он сидел где-нибудь в цирковом буфете - разумеется,
уже без маски, в черной мещанской чуйке - и пил чай в компании своих
товарищей по чемпионату, ругая на чем свет стоит сквалыгу Дядю Ваню, не
заплатившего за последние два месяца, или же играл в меблирашках в лото по
маленькой, закрывая выпадающие цифры морскими ракушками, собранными на
Ланжероне.
Бывали экстренные случаи, когда, кроме Черной маски, появлялась Красная
маска, и это снова подогревало интерес к чемпионату.
Тогда нечто вроде повального безумия снова охватывало город, и высшая
точка этого безумия была борьба Черной и Красной масок до результата. Тут
цирк ломился от публики, цены подскакивали вдвое, даже втрое. В конце концов
зрители узнавали, кто скрывался под черной и красной маской. Потный борец
стаскивал со своей бритой головы маску. Обычно это был какой-нибудь
известный, но почему-то выпавший из памяти чемпион.
Чемпионат кончался. Борцы уезжали все вместе со своими женами, детьми,
кастрюлями, керосинками куда-нибудь в другой русский город, а то и за
границу, например в Константинополь, на полугрузовом пароходе австрийского
Ллойда по льготному тарифу, в третьем классе, то есть превратившись в
трюмных пассажиров. Там, в трюме, при зеленом свете бегущих мимо
иллюминатора морских волн, они в своих егеровских фуфайках продолжали играть
по копейке, по сантиму, по пиастру в домино, выкладывая на качающемся столе
костяшки в виде длинной черной ящерицы с белыми пятнышками.
...А мы оставались в городе и до следующего чемпионата устраивали свою
собственную борьбу по всем правилам искусства где-нибудь на берегу моря или
в Отраде на глухой полянке, разбивая арену среди бурьяна, посыпая ее морским