"Валентин Петрович Катаев. Время, вперед! " - читать интересную книгу автора

лавки, а никакого города не заметно. По-прежнему тянутся желтые насыпи,
закиданные лопатами да рукавицами,
по-прежнему жарко и душно мерцает чужая степь, ходят в степи
стреноженные облака, проплывает вдали стороной кочевая кибитка, точно
брошенная в ковыль тюбетейка.
По-прежнему - который километр! - убегают, бегут под насыпью в канаве
хворостины недавно посаженных березок.
Иные из них не принялись, засохли, увяли. Иные повалила буря. Иные
сломали прохожие хулиганы (люди старались, возили, пересаживали,
поливали... Ну и народ каторжный! Прямо волки!). Все же ни солнцу, ни
бурям, ни хулиганам не истребить молодой зелени. Поворачиваются на ветру
окрепшие листики, блестя, как ребячьи ладошки.
Нежно и длинно гнутся тонкие белые ручки и шейки. Откуда у Фени
взялась эта нежность, и жалость, и радость?
Феня высунулась в окошко. Сухой ветер треплет вокруг гребешка волосы.
Волосы сильно запылились в дороге. Надо вымыть (как приеду, первое дело -
вымою). Высунулась она из окошка и негнущимся безымянным пальцем волос с
мокрого носа снимает. В глазах стоят слезы. Сквозь слезы плывет, плывет
степь, плывут далеко впереди холмы.
Раньше их вовсе не было. Только теперь появились, издали они синие,
низкие, длинные.
Вблизи они пологие горы. Каждая особого цвета. Одна зеленая. Другая
ржавая. Третья голубая.
У подошвы средней в степи что-то стоит. Вроде небольшого кубика.
Подъехали ближе - уже это не кубик, а цинковый ящик, поставленный торчком.
В таких ящиках на фронтах патроны возили.
Однако степь сильно обманывает глаза. Сразу не понять - большая вещь
стоит в степи или маленькая.
Подъехали еще ближе - этот цинковый ящик вдруг четверть степи закрыл и
полнеба. В вагоне темно стало. Громаднейший элеватор этажей в восемь. Люди
под ним ходят совсем крошечные.
Рядом с ним трактор на острозубых колесах, как на цыпочках, по
волнистой дороге ныряет новенькой игрушкой.
А трактор тоже не из маленьких - "катерпиллер" с трубой и крышей - и
фургон за собой тащит величиной с дом.
Видать, поблизости большой колхоз или совхоз. Эта картина Фене
знакома. На серой вытоптанной земле - железные бочки с горючим,
огнетушители, тес, тара, бидоны (значит, коровы есть!).
Но уже ехали дальше, уже подбирались под самые горы.
У другого окна стоял, зацепив палец за кольцо опущенной рамы,
костлявый интеллигентный старик в железных очках и сапогах.
Счетовод-конторщик. Сел в Казани. Всю дорогу не отходил от окна. Выставит
далеко вперед голову и смотрит через очки. Ветер трепал его седые волосы.
Старик все больше молчал. Молчит, молчит пролета два или три (а пролеты
длиннейшие), смотрит, смотрит вперед, а потом вдруг обернется в вагон,
подымет над очками седые брови да что-нибудь такое и скажет:
- Вот вам и "ну, тащися, сивка!".
Или:
- Ай, Русь, ай, соломенная, ай, некрасовская!
Да как захохочет басом: