"Валентин Петрович Катаев. Время, вперед! " - читать интересную книгу автора

спину; где лаковые турецкие горы выложены потертыми до основы ковриками
чайных плантаций; где ночью в окрестностях кричат шакалы; где в самшитовых
рощах гремит выстрел пограничника; где дачная железнодорожная ветка,
растущая вдоль моря, вдруг превращается в ветку банана, под которой
станционная баба на циновке торгует семечками и мандаринами; где аджарское
солнце обжигает людей, как гончар свои горшки, давая им цвет, звук и
закал...
У Моси был неистовый темперамент южанина и не вполне безукоризненная
биография мальчишки, видавшего за свои двадцать три года всякие виды.
Три месяца тому назад он приехал на строительство, объявив, что у него
в дороге пропали документы. В конторе постройкома по этому поводу не
выразили никакого удивления.
Его послали на участок.
Первую ночь он провел в палатке на горе. Он смотрел с горы на
шестьдесят пять квадратных километров земли, сплошь покрытой огнями. Он
стал их считать, насчитал пятьсот сорок шесть и бросил.
Он стоял, очарованный, как бродяга перед витриной ювелирного магазина
в незнакомом городе, ночью.
Огни дышали, испарялись, сверкали и текли, как слава. Слава лежала на
земле. Нужно было только протянуть руку.
Мося протянул руку.
Две недели он катал стерлинг. Две - стоял мотористом у бетономешалки.
Он проявил необычайные способности. Через месяц его сделали десятником. Он
отказался от выходных дней.
Его имя не сходило с красной доски участка. Красная доска стала его
славой.
Но этого было слишком мало.
Неистовый темперамент не мог удовольствоваться такой скромной славой.
Мося спал и видел во сне свое имя напечатанным в "Известиях". Он видел на
своей груди орден Трудового Знамени. Со страстной настойчивостью он мечтал
о необычайном поступке, о громком событии, об исключительном случае.
Теперь представлялся этот исключительный случай. Мировой рекорд по
кладке бетона. И он, этот мировой рекорд, может быть поставлен на дежурстве
другого десятника.
Эта мысль приводила в отчаяние и бешенство.
Мосе казалось, что время несется, перегоняя самое себя. Время делало
час в минуту. Каждая минута грозила потерей случая и славы.
Вчера ночью Ермаков напоролся щекой на арматурный прут. Железо было
ржаво. Рана гноилась. Повысилась температура. Щека раздулась.
Ермаков вышел на смену с забинтованной головой.
Он был очень высок: белая бульба забинтованной головы виднелась на
помосте. Ермаков проверял барабан бетономешалки. Помост окружала смена,
готовая к работе.
Было восемь часов.
Опалубщики вгоняли последние гвозди. Арматурщики убирали проволоку.
Мосино лицо блестело, как каштан.
- Ну, как дело? - неразборчиво сказал Ермаков сквозь бинт, закрывающий
губы. Он с трудом повернул жарко забинтованную голову, неповоротливую, как
водолазный шлем.
Бинт лежал на глазах. Сквозь редкую основу марли Ермаков видел душный,