"Валентин Петрович Катаев. Жена (Повесть)" - читать интересную книгу автора

Вот, например, Зинаида Константиновна Вороницкая, или - как все ее
называли - тетя Зина, пухлая пожилая женщина, тепло и опрятно одетая, в
сером шерстяном платье и вязаных перчатках с отрезанными пальцами, как у
кондукторши, - бывшая домашняя хозяйка. На ее рабочем столике, аккуратно
застланном газетой, всегда стояла жестяная банка с каким-нибудь цветочком
или зеленой веткой, а рядом с банкой на специальном пюпитре - открытая
книжка.
Тетя Зина обыкновенно в обеденный перерыв читала. Ее белое доброе лицо
с тонкими очками на кончике круглого носа все время озабоченно
поворачивалось к проходившим мимо людям.
Поздоровавшись, я сказала ей то, что обычно ей говорили все:
- Ну что, тетя Зина? Где лучше: у плиты или у станка?
- У станка, разумеется, у станка, - ответила она рассеянно, как обычно.
При этом горькая складка легла у ее рта.
Я понимала ее, эту пожилую интеллигентную женщину, жену провинциального
врача-хирурга, добрую мать семейства и домашнюю хозяйку, которая вдруг на
старости лет осталась одна. Она пошла работать на завод потому, что это было
необходимо для родины. Но об этом она никогда не говорила. А если ее
спрашивали, то говорила так:
- Скучно одной дома сидеть, вот и пошла. Чем я хуже других? Да и дело,
в общем, не особенно мудреное. А здесь даже очень мило.
Она работала не слишком быстро, но свою норму всегда выполняла, и
работа ее отличалась необыкновенной точностью и аккуратностью. Все в ней
вызывало во мне чувство нежности и глубокого уважения: и ее теплый платок, и
перчатки с отрезанными пальцами, и банка с пахучей веточкой можжевельника, и
потрепанный роман Сергеева-Ценского "Севастопольская страда", который она
прилежно читала.
Кладя в бункер ролики, она посмотрела на меня внимательно и сказала:
- Что-то вы сегодня, Ниночка, на себя не похожи. Не больны ли вы?
Точно бритвой полоснуло по моему сердцу.
- Нет, ничего. Спасибо.
Я поспешно отошла, сделав вид, что мне нужно по делу. Мне захотелось
как можно скорее убежать, скрыться, остаться одной. Но в это время меня
окликнули. Это был наш начальник снабжения Абраша Мильк - очень шумный и
очень суетливый товарищ с высокой головой, лысой и продолговатой, как дыня.
Лето и зиму он ходил без шапки, но зато в толстой кофте, сшитой из
клетчатого одеяла, с застежкой "молния", из-под которой выглядывала
верблюжья фуфайка. На его широкой груди болталась большая новенькая медаль
"За трудовую доблесть".
Как всегда, Абраша Мильк ужасно спешил и был окружен толпой шумящих
агентов и уполномоченных.
Его глаза с косматыми, очень черными бровями сверкали безумно и грозно,
как у полководца.
- Деточка, - сказал он взволнованно, беря меня под руку и увлекая за
собой. - Надо иметь совесть. Нельзя так, кошечка. Я снабжаю не только один
роликовый цех. У меня на шее весь завод. Этак мы скоро без штанов останемся.
Вы понимаете, что такое в наших условиях эмульсия? Это же золото! Птичье
молоко! А вы тут у себя ноги моете в эмульсии. Заявляю вам категорически, -
закричал он вдруг с яростью, - можете сдохнуть, а до пятнадцатого апреля вы
у меня не получите ни одного лишнего литра! И крутитесь, как вам угодно. А