"Валентин Катаев. Зимний ветер " - читать интересную книгу автора

неподвижной листвой, как бы очарованно застывшей в однотонно-зеленом
воздухе.
Из заросших лесных расселин тянуло приятной сыростью.
Иногда жаркие лучи солнца пробивались сквозь буковую листву и
скользили по лицу прапорщика, заставляя его жмуриться.
Здесь было так тихо и мирно, что даже сравнительно недалекий грохот
боя уже не казался таким грозным, и Петя испытывал упоительное чувство
безопасности.
Иногда двуколка пересекала поляны, поросшие перезревшей травой. Тогда
вокруг слышался сухой треск кузнечиков. Он вызывал в Петином воображении
картину степной ночи, когда на громадном пространстве как бы рассыпаны
мириады крошечных косцов, дружно продолжающих какую-то свою косовицу,
начатую еще днем.
Давно не слышал Петя вокруг себя этих мирных, убаюкивающих звуков.
- Слышь, Чабан, - не открывая глаз, спросил он. - Что это такое?
Чабан не понял, о чем его спрашивают. Ему даже показалось, что его
офицер бредит. Он с испугом посмотрел на Петю.
- Чего изволите? - спросил он жалостливым, бабьим голосом.
- Я говорю, это что, сверчки, что ли? - повторил Петя. - Или, может
быть, у меня шумит в ушах?
- Так точно, - еще более жалобно ответил Чабан. - Це у вас в ушах
шумит.
Петя прислушался.
- Да нет же, это не в ушах. Неужели ты ничего не слышишь?
Чабан с недоумением посмотрел на своего офицера и стал прислушиваться.
- Ну? Ничего не слышишь? - спросил Петя с тревогой.
- Слышу, - ответил Чабан.
- Что же ты слышишь?
- Слышу цвиркунов. А никаких сверчков не слышу.
- Ну, так цвиркуны - это и есть то же самое, что по-русски сверчки! -
Петя сказал с облегчением, потому что и сам было испугался, не начинаются
ли у него галлюцинации слуха.
Несколько раз Петя засыпал и просыпался от толчков двуколки.
К вечеру его привезли на какой-то эвакопункт и положили на нары в
офицерском бараке, который, в сущности, ничем не отличался от солдатского и
был переполнен ранеными, свезенными сюда со всей армии.
Петя лежал в духоте, вплюснутый между двумя ранеными офицерами, из
которых один все время вздрагивал и стонал, а другой лежал неподвижно,
высунув сапоги из-под коротко обрезанной пехотной шинели. Он не дышал, и
Пете все время казалось, что он уже умер.
В бараке было темно и душно. Горела только одна маленькая керосиновая
лампочка с черным от копоти стеклом.
Пахло больничной соломой.
Звуки сверчков не прекращались. В ушах утомительно стрекотало. Но Петя
понимал, что это уже не настоящие сверчки, так нежно и сонно бормотавшие о
счастье, а сухой шелест крови, торопливое стрекотание пульса, признак
подымающейся температуры, надвигающегося беспамятства и мучительного
"пиит-пиит-пиит" Андрея Болконского.
Ему померили температуру. Было тридцать восемь и два.
Рана по-прежнему не болела, но все тело ныло и дрожало, как