"Лев Кассиль. Диско" - читать интересную книгу автора В деревне его называли шутя "Катаплазмой", что значит "припарка".
Лопес Сальваро был придирчивый человек, взыскательный и остроглазый. Замечая какой-нибудь недостаток в работе, в доме или на улице, он останавливал виновника, брал его за пояс и, слегка покачиваясь, как бы прикладываясь то одной, то другой щекой к груди собеседника, втолковывал ему различные простые правила о том, как подобает вести себя истинному испанцу, как следует работать на общей земле и как каждый должен теперь заботиться обо всех - иначе что же это будет, вообразите себе сами! Он оставлял затем совершенно изнеможенного этими поучениями собеседника, и тот хлопал себя по ляжкам, цедил вдогонку сквозь зубы: "О, Катаплазма! Пристал, как настоящая припарка". Но сегодня все было готово без "припарки". И когда на шоссе раздался торжествующий рев сирены, а смуглоногая детвора деревни махнула через заборы и сады прямиком к мосту, Лопес Сальваро осмотрел скамьи в саду, накрытые одеялами, большой стол, круглые противни, ряды кувшинов с вином, большую миску с огнедышащей водкой из маслин - и остался доволен. Трубя и громыхая, Тонио Шоколад ворвался со своей желтобрюхой машиной на главную площадь Лаванки. Дверцы лимузина мигом раскрылись, и растерянных, моргающих моряков приняли на руки. Уже знакомый морякам возглас "Вива Руссия!" раскатился по окрестностям и отдался в ближайшем ущелье. А потом и помполит, и старый боцман с мотористами, и председатель судкома сразу увидели за крышами окрестности Лаванки: речку вдалеке, и белые развалины - следы недавнего налета, и далекие розовеющие апельсиновые плантации, откуда ветер доносил аромат зрелых фруктов, и горы за ними, - все это сразу стало видно им, так высоко качали советских моряков. Им не дали ступить и затем на так провели их к дому Лопеса Сальваро. Старик приветствовал их поднятым кулаком, сжатым по обычаю Народного фронта. - Маринос! - сказал он. - Маринос дель барко русса!... Моряки советского корабля! Мы никогда не забудем чести, которая оказана нам. Весь мир знает, что вы храбрые люди, смелые люди. Вы друзья нашего народа, и - карафита! (черт возьми!)-меня остальное не касается. От меня до политики так же далеко, как отсюда до неба, а отсюда до неба так же далеко, как от меня до политики. - О Катаплазма, - сказал Тонио Шоколад, хлопая его по плечу своей бурой ручищей, - до неба далеко только тогда, когда по небу не летят бомбовозы, а иначе кажется, что оно совсем рядышком. Все расхохотались, и шутка Тонио пошла гулять по деревне, передаваемая из ряда в ряд через толпу и дальше - от дома к дому. "О, Шоколад! Это такой комик!..." Но тут, расталкивая толпу, к морякам подбежали две пожилые простоволосые рыдающие женщины. - Дети!... - закричали они, перебивая друг друга. - Дети! А где наши, где наши сыновья?! - Мой убит под Мадридом... - Мой не дошел до Мадрида, он был убит здесь, вон на той улице. Прилетел аппарато, и все рухнуло. Мы лежали все, но мой Пабло уже не встал. Они обнимали моряков, припадали растрепанными головами к их плечам, и, как боцман ни прятал за спину свои руки, одна из женщин все-таки поцеловала |
|
|