"Лев Абрамович Кассиль. Огнеопасный груз" - читать интересную книгу автора

да поживать. А вот пуля его выбрала.
- Ну, что же поделаешь, Дашенька, не всем помирать в очередь. Так уж
вышло. А нам с тобой, видно, еще ехать положено.
Хотел ей еще что-то сказать, да и слов не нашел. Тут с броневика
кричат мне:
- Эй, кондуктор, тормози!
Я выскочил на площадку, стал прикручивать тормоза, чтобы вагон не
насел на ходу на бронедрезину. Загремели стрелки под колесами, влетели
мы на станцию. А кругом люди сбегаются, бойцы с эшелона кричат, дивятся.
- Вот это да! Вот это доставлено, - говорят, - высшей скоростью!
Ну, я поблагодарил командира, только объявил, что не до радости мне,
товарищ убит. Побежали за врачом, да уж поздно. Ни к чему врач...
Похоронили мы Алешу Клокова тут же возле станции Старые Дубы, за
разбитой водокачкой. Я доску отесал, двумя камнями на могиле укрепил. А
на доске написали так:
"Клоков Алексей Петрович. Год рождения 1912. Боец железнодорожного
транспорта. Пал смертью храбрых при доставке особого груза в
освобожденные районы. Дети, школьники, не забывайте его. Он вез вам
книжки из Москвы".
Поставили нас снова в хвост эшелона. Едем вдвоем с Дашуткой. Молчим.
Все про Алешу думаем. За что ни возьмусь - все его не хватает. Какой
разговор ни начнем, обязательно Алешей кончим. И не верится мне никак,
что нет уже его совсем. Все думается, сейчас на полустанке вскочит, чего
в газетах новенького, расскажет, Дашку потормошит...
Через два дня к вечеру прибыли мы в Казявино. Станция забита
составами. С фронта идут, груженные всякой железной рванью: танки на них
немецкие "тигры", пушки "фердинанды". К фронту составы следуют, военного
назначения. И всякий товар гонят для освобожденных районов, где народ
изголодался. Тут и хлеб, и цистерны, и тес. Отсюда наш эшелон к фронту
поворачивал.
Попрощались мы с начальником эшелона за руку, пожелали друг другу
счастливого пути. Отцепили нас, поставили на запасный путь, ушел эшелон.
Опять я бегаю по станции, хлопочу, требую срочной отправки. А уж ночь
опустилась, и дождь идет. На станции хоть глаз выколи. Полное
затемнение. Да немцы еще недавно тут нахозяйничали перед уходом. Кругом
рельсы вывороченные валяются, шпалы расколотые, щебень, железные балки,
вагонные скаты. И днем-то еле пройдешь. А тут ни зги не видать. Бегаю я
по путям, натыкаюсь на все. А фонарь у меня, как на грех, ветром задуло.
И вдруг мне говорят у блокпоста:
- Идите скорей, ваш вагон давно прицеплен, отправляют.
Побежал я обратно на пути. Нет нигде моего вагона. Не могу найти.
Сюда бегу, туда кидаюсь. А в темноте разобрать ничего невозможно. Ношусь
я как сумасшедший по станции, чуть не плачу. Спрашиваю всех: "Не видали
вагон номер "172-256", с одного боку горелый?" Нет, никто не видал. Да и
разве разглядишь тут что-нибудь, в эдакой темноте! А дождь льет все пуще
и пуще. Вымок я до самых внутренностей. Дрожу весь как осина. Забежал я
куда-то на пути, где уж и народу нет, спросить некого. Только ветер в
темноте рваным железом погромыхивает. Слышу, состав какой-то пошел, и
как раз в ту сторону, куда и нам отправляться. Бегу я между составами, а
слева и справа, навстречу и вдогонку колеса постукивают. Стой, погоди!