"Лев Кассиль. Черемыш брат героя (детск.)" - читать интересную книгу автора

люди, почтительно робея, звонили, входили, приглашали к себе на завод, в
школу, в институт, в учреждение, просили автографов, советов, читали стихи,
расспрашивали и восторгались. Климентий привык к этой шумихе и относился к ней
с добродушной иронией и с терпеливой мягкостью, уделяя время каждому.
- Милости прошу, - повторил летчик, но никто не вошел. - Там отперто! -
крикнул Климентий.
У дверей поцарапались, но опять никто не явился. Посетитель, видимо, не
мог справиться с ручкой двери. Черемыш встал с дивана и пошел открывать. За
дверью оказалась девочка в меховой шапочке, из-под которой, словно наушники, с
обоих боков вылезали свернутые кольцом косы.
- Пожалуйста, пожалуйста! - приветствовал ее Черемыш. - Где это я вас
видел? А, вспомнил, вспомнил! Это вы меня на вокзале приветствовали? Как же,
как же, старые знакомые! Здорово говорили! Ну, присаживайтесь. Что скажете?
Затрезвонил телефон на столе.
- Да, - сказал в трубку летчик, - я Черемыш. Ну, приходите. Только
поскорее, а то мне скоро ехать на заседание горсовета, выступать.
И он взглянул на часы-браслет, надетые, как у всех летчиков, на внутренней
стороне руки, над ладонью (чтоб можно было видеть часы, не снимая руки со
штурвала управления).
А у Ани тем временем исчезла вся ее храбрость.
Удивительное дело: еще пять минут назад все казалось таким легким. Прийти
и сказать: "Товарищ Черемыш, у нас в школе один мальчик играл в то, что вы его
брат. А он вовсе не брат. Вот он теперь мучается и боится вам сказать... "
Но теперь, когда Аня осталась с глазу на глаз с этим знакомым всей стране
человеком, который, поблескивая орденами, мягко ступал по ковру высокими
белыми бурками, отвернутыми у колен, - теперь она вдруг растеряла все слова.
Ну как тут сказать? А вдруг он рассердится и скажет: "Что вы мне всякими
глупостями голову морочите! Я приехал по государственному делу, а тут какой-то
хулиган-мальчишка в игрушки играет, в братья мне навязывается... "
- Ну, как вас величать? - спросил летчик.
- Баратова Аня.
- Ну, что скажете, Баратова Аня? Аня набрала в грудь побольше воздуху,
проглотила волнение и решилась: - Видите, у нас, то есть... у вас есть брат, у
нас...
- Это что такое: у нас, у вас? - засмеялся Климентий.
В дверь постучали. Вошла старуха, вся так и расплывающаяся от умиления.
Она высвободила одно ухо из-под платка и так, двигаясь боком, ухом вперед,
засеменила к летчику, протянув ему издали руку с плоской ладонью и
выпрямленными, напряженными, плотно сжатыми пальцами.
- Ты прости меня, старую, что покоя тебе, верно, не даю, - заговорила она.
- Очень уж меня интерес взял посмотреть... Как же, все про тебя в газетах
читаем. Очень ты прекрасно летаешь.
Летчик тщетно пытался усадить тараторившую бабку, подсовывал ей кресло. Но
старуха не садилась, увертывалась от кресла и все ходила вокруг, все
всплескивала руками и радостно причитала:
- Вот, зашла поглядеть на тебя. Варежки тебе сама связала. Я же тебя еще
вот какесеньким знала. Помнишь тетку Петровну? Это ведь я.
- Не помню что-то, - сказал летчик.
- Как же не помнишь, обиделась старуха, - как же не помнишь? А у деда
Евстигнея кто на пасеке жил? Я еще тебе вот эсенького петушка-то принесла,