"Елена Кассирова. Пирожок с человечиной " - читать интересную книгу автора

С четырех утра в коридорной кишке стоял умопомрачительный запах горячего
пирожкового теста. Даже звалась Харчихой по фамилии Харчихина. У плиты она
стояла, видимо, всегда. Сама была еще крепкая, а ноги рыхлые. Ходила,
держась за поясницу. Испортила себе в молодости что-то, кажется, на
каких-то лесоповалах. Говорила грубо, но не обидно. Широколицая, но
узкоглазая, Харчиха казалась себе на уме.
В конце коридора - Мира Львовна Кац, врач-уролог 200-й, бывшей
зиловской, а теперь нищей госбольницы, была, наоборот, легконогая, но
тучная. Мира Львовна спасала людям почки у себя в отделении. Приходила
домой поздно. Еле волокла свои сухие ноги. И все же Кац урывала время,
занималась исследованиями в лаборатории при ЦМРИА - Центре медицинской
реабилитации инвалидов-афганцев под опекой НИИ трансплантологии. Мира
пересаживала мышиные почки кошкам, а кошачьи мышам. Была она душой этой
своей ЛЭК - лаборатории экспериментальной ксенотрансплантологии. ЦМРИА, к
счастью, был где-то здесь, кажется, в Гаврилино. Два раза в неделю за Мирой
присылали лэковскую машину. Старую, битую "Волгу". Впрочем, Сорос давал им
грант. Они делились с афганцами, но те звали их соросососами. "Сами
согосососы", - картавила дома Кац.
Третья грация, костлявая, горбатая Бобкова Матильда Петровна, ползала
тихо, как подколодная змея. Но и она делала дело. С жаром занималась в ДЭЗе
распределением пенсионерской халявы - гуманитарки, талонов в столовую и
билетов на концерты в ветеранский клуб знакомств.
За горбатость и сохлость Матильду Петровну уважали не меньше, чем
тучных Харчиху и Кац.
Не хуже оказались и другие соседки. Злодейству здесь места не было.
Наоборот, последний этаж выглядел лучшим. На других носились восточные
дети и воняло луком. А здесь, на последнем, царил покой и пахло блинами.
Вот что значит - женщины.
Между прочим, действительно, последний этаж случайно разделился на
мужской и женский отсеки.
В левом, где жили Катя и Костя, горела лампочка. Уборщицы не было, и
мыли сами - с трудом, но мыли. На площадке перед дверью лежал розовый кусок
от женских штанишек, половик.
Перед правым отсеком ничего не лежало, кроме собачьих фекалий. Дверное
стекло было выбито, дверь не закрывалась, в осколочную прореху зияла тьма.
В левой части, понятно, жили женщины, в правой - мужчины. Одна
девущка, Нина Веселова, продавщица овощного, жила в мужском отсеке, но
исключение ничего не меняло.
Касаткин любил женщин как таковых. Те чувствовали это и тянулись к
нему. В бабьем царстве Касаткин всегда был, как рыба в воде. Душевного
Костю с понимающими глазами женщины полюбили.
С тремя соседками-лидершами Костя общался, конечно, не так уж
душевно-глубоко.
Мира Львовна жила своими ЛЭК и больницей, а Костя в медицине был ноль,
хотя и получил на военной кафедре журфака корочки санитара. Но Мира
по-еврейски любила историю и значительных людей. К Косте относилась как
мыслящая читательница. Заходила задать сложный вопрос, а Кате говорила:
- Детонька, маго кушаете.
- У нее фигура, - кокетничал Костя.
- Фигуга - дуга. Женщинам надо кушать. Для гогмонального обмена.