"Елена Кассирова. Кремлевский фантомас " - читать интересную книгу автора

- Нет.
- А у меня дома?
- Не знаю.
- Живот не заболит, ручаюсь. Молчание.
- А?
- Приму.
Навязываться на именины к Фомичихам, чтобы тратились они на угощенье,
Костя не мог. И потом Костя понимал: при ядовитом Октябре за столом
неспокойно.
- Значит, отмечаем у меня завтра?
- Да.
Костя убивал двух зайцев. Можно, во-первых, словить кайф, поймать на
себе влюбленный, тем более, тайно, взгляд и, во-вторых, поразмыслить,
созвав в гости кандидатов в негодяи. Сам у них не нагостюешься.
Осталось успокоить Блавазика. Петросян просил Касаткина встретиться с
этосамовским спонсором.
Встречу назначили на сегодня, днем.
Японско-российский культурный центр находился на Лубянке, как нарочно,
если не намеренно, недалеко от редакции, в Варсонофьевском переулке, рядом
с бывшими гаражами НКВД.
Странно было видеть в родном московском бельэпокском особняке с
колоссальными окнами - азиатские карликовые двери подъезда.
Касаткин вошел в голые игрушечные помещения.
Мебельца - простая. Не то детская комната, не то кабинет следователя
во внутренней лубянской тюрьме.
Правда, у входа стояла сияющая "Субару" последней модели. Это
облагораживало нечеловечную обстановку.
В приемной гостиной висело два портрета - Секу Асахары и Олега Лобова.
В следующей зальце, полутемном ресторане, уже сидели Блавазик и
японец, похожий на русского бурята.
Японец представился.
- Виктор Канава, - сказал он.
Канава говорил по-русски с ошибками, но, как монголы или казахи, без
акцента.
Он покивал Косте и уткнулся в тарелку.
Блавазик и Костя также молчали.
После ночного поноса Костя обещал себе не есть.
Но чтобы не сидеть, как просватанному, пришлось заняться кушаньями.
Порции, к счастью, были микроскопические. "Рыбьи глаза" - похожие на черную
икру глазочки пучеглазой золотой рыбки тойсо - оказались так мерзки, что он
проглотил их, как таблетки в скользких капсулах, а из маленьких голубцовых
суши, разодрав палочками зеленую облатку, выел рис, больному животу
замечательный.
Говорить с Касаткиным японец Виктор упорно не жаждал. Сближение,
значит, символическое. Зачем?
Костя завел дежурные разговоры, но Виктор-сан молчал, а Блавазик молча
в полумраке моргал.
Костя вспомнил Катино: "Как Вий".
Взгляда у Петросяна не видно. Только шторки армянских ресниц тяжело:
вверх-вниз, вверх-вниз.