"Канатная плясунья" - читать интересную книгу автора (Леблан Морис)

Глава 2. Цирк Доротеи

Замок, расположенный недалеко от Домфон, в живописной части департамента Орн, носил имя Роборэй только с XVIII века. Раньше он назывался, как и деревня, Шаньи. Площадь деревни являлась продолжением барского двора. Если ворота были открыты, она становилась большой и просторной. Во внутреннем дворе, круглом и окаймленном перилами, стояли солнечные часы и старинный фонтан с сиренами и дельфинами.

Цирк Доротеи проехал через всю деревню с музыкой во главе, то есть Кастор и Поллукс шли впереди фургона и изо всех сил дули в две трубы. Кентэн нес плакат с объявлением, что представление начнется в 3 часа.

Доротея, стоя на крыше фургона, правила лошадью, и ее поза была так величественна, словно она управляла королевской колесницей.

На площади уже было с десяток фургонов и карет. Наскоро устанавливались бараки, палатки, карусели, качели, игры.

Цирк Доротеи не делал никаких приготовлений. Сама она отправилась в мэрию для выполнения формальностей. Кентэн отпрягал лошадь, а оба молодых музыканта, переменив профессию, занялись приготовлением пищи.

К полудню на площадь стал стекаться народ из соседних деревень. Кентэн, Кастор и Поллукс отдыхали в тени фургона. Доротея после обеда опять ушла, прошлась к краю утеса, посмотрела на то место, где вчера лазил Кентэн, смешалась с толпой крестьян и бродила по парку.

— Ну? — спросил Кентэн, когда она вернулась. — Что же ты узнала?

— В течение долгого времени замок был необитаем. Последний представитель фамилии де Шаньи Роборэй, которому принадлежит замок, — граф Октав, мужчина лет сорока. Двенадцать лет тому назад он женился на какой-то страшно богатой женщине. После войны граф и графиня отремонтировали и подновили замок. Вчера вечером справлялось новоселье. Было много гостей. Сегодня устраивается праздник для народа.

— Ну а насчет самого имени Роборэй ты ничего не узнала?

— Ничего. Я так и не знаю, почему отец его упоминал.

— Так что мы уедем сейчас же после представления? — спросил Кентэн, жаждавший выбраться из опасного места.

— Не знаю… Увидим… Я заметила кое-какие странные вещи.

— Имеющие отношение к твоему отцу?

— Нет, — ответила она с некоторым колебанием. — Нет… никакого отношения… Однако я хочу уяснить их себе как следует… Когда в каком-нибудь месте темно, нельзя знать, что эта темнота скрывает. И я хотела бы пролить свет…

Она задумалась и после недолгого молчания заговорила, глядя прямо в глаза Кентэну:

— Слушай, ты веришь мне, правда? Ты знаешь, что я очень осторожна и очень благоразумна… Но ты также знаешь, что у меня хорошее чутье и хорошие глаза, которые видят то, чего не видят другие… И вот, я ясно чувствую, что мне надо тут задержаться.

— В связи с именем Роборэй?

— И в связи с этим, и по другим причинам. Мне, может быть, придется, смотря по обстоятельствам, принять решения… неожиданные… опасные…

— В чем дело, Доротея? Скажи.

— Ничего… Пока пустяки… Человек, который утром был там, в яме, сейчас здесь.

— Что ты говоришь? Он здесь? Ты его видела? Он с жандармами?

Доротея улыбнулась.

— Нет еще. Но это может потом случиться. Куда ты дел серьги?

— Я положил их на дно корзины, в картонную коробочку под сургучной печатью.

— Хорошо. Как только кончится представление, ты отнесешь их вон туда… Там между решеткой и каретным сараем есть густые кусты рододендронов… Положи туда.

— О том, что они пропали, уже известно?

— Еще нет… Судя по твоим словам, ты был в будуаре графини де Шаньи… Я толкалась около горничных графини, слышала их разговоры. О краже ни одного слова. Стой, стой. Посмотри, вон около тира несколько человек из замка. Та красивая блондинка, это не она?

— Она. Я сразу узнал ее.

— Прислуга из замка очень хорошо отзывается о ней. Говорят, добрая и доступная. Ее любят больше, чем мужа, кажется, не очень симпатичного.

— Их там трое. Кто из них муж?

— Самый полный, одетый в серое. Надутый и важный. А те двое какие-то дальние родственники. Тот, что повыше, с седоватой бородой и в роговых очках, живет г замке около месяца. Другой, помоложе, в бархатной охотничьей куртке и в гетрах, приехал вчера.

— Они смотрят на тебя, будто они тебя знают.

— Да. Я уже разговаривала с ними. Бородатый даже пытался ухаживать за мной.

Толпа собиралась около тира, чтобы посмотреть на владельца замка, который слыл искусным стрелком. Он выпустил двенадцать пуль, и все они попали в круг картонной мишени. Раздались аплодисменты. С ложной скромностью граф протестовал:

— Оставьте… Это неудачно… Ни одна не попала в самый центр.

— Нет навыка, — раздался голос около него.

Доротея проскользнула в первые ряды и произнесла эту фразу таким тоном знатока, что все присутствующие улыбнулись. Бородатый господин представил ее графу и графине:

— Доротея, директриса цирка.

Графиня поклонилась. Граф, покровительственно улыбаясь, спросил:

— Это вы в качестве директрисы цирка делаете оценку моей стрельбе?

— Нет, как любительница.

— Ах, вы тоже стреляете?

— При случае.

— В крупную цель?

— Нет, в мелкую, например, в монету на лету.

— Но, разумеется, пользуетесь только самым лучшим оружием?

— Напротив. Хороший стрелок должен уметь справиться со всяким оружием, какое только попадет под руку… Даже вот с таким, как эта допотопная штука…

Она взяла с прилавка старый револьвер, зарядила и прицелилась в тот же картонный круг. Первая пуля попала 3 самый центр. Вторая легла на полсантиметра ниже. Третья — тоже в центр.

Граф был поражен.

— Это изумительно! Что вы скажете, Эстрейхер? Бородач был в восторге:

— Неслыханно! Фантастично! Мадемуазель, вы можете сделать себе состояние…

Ничего не отвечая, Доротея выпустила еще три пули, а потом, отбросив револьвер, раздвинула столпившихся зрителей и громко объявила:

— Господа, имею честь сообщить вам, что представление в моем цирке начинается. Кроме стрельбы в цель, вам будут показаны таны, вольтижировка, акробатические игры, фейерверк, бой быков, гонка автомобилей, крушение поезда и много других номеров… Мы начинаем.

Для господ из замка были поставлены стулья, а вся остальная публика разместилась вокруг импровизированной арены, кто как хотел.

Представление начала Доротея. Меж двух невысоких столбов был натянут канат. На этом канате она то прыгала, то ложилась и качалась, словно в гамаке, то снова вскакивала, бегала взад и вперед и кланялась во все стороны. Потом спрыгнула на землю и стала танцевать.

В ее танцах не было ничего заученного, каждый жест, каждая поза казались непосредственными и возникшими лишь сейчас под влиянием внезапно нахлынувшего вдохновения. Это не был какой-нибудь определенный танец одного народа и одного настроения. Нет, тут были все характеры и все темпераменты. Вот танцует англичанка из лондонского dancing girl, а вот испанка с кастаньетами, она бурно кружилась в «русской» и мгновенно превращалась в женщину из бара, танцующую медленное и страстное танго.

Вместо аккомпанемента — глухой шум старого барабана под пальцами Кастора и Поллукса. Безмолвно, без криков одобрения смотрела восхищенная публика, очарованная прелестью и изменчивостью танца.

Доротея остановилась. Раздались аплодисменты, но она, быстро взобравшись на крышу фургона, повелительно крикнула:

— Тише! Капитан проснулся.

Позади козел была длинная, узкая корзина, вроде будки. Доротея приоткрыла крышку ее и позвала:

— Капитан Монфокон, вы еще не проснулись?.. Ну, отвечайте же, капитан, мы вас ждем!

Она совсем сняла крышку, и все увидели нечто вроде комфортабельной колыбели, в которой лежал полный краснощекий мальчуган лет семи-восьми. Она наклонилась над ним и нежно его поцеловала. Затем обратилась к Кентэну:

— Барон Сен-Кентэн! Мы продолжаем программу. Сейчас выход капитана Монфокона.

Капитан Монфокон был комиком труппы. Он был одет в форменный костюм американского солдата, длинный и широкий, с плеч взрослого человека; полы тужурки волочились по земле, а штаны были засучены до колен. Это было очень неудобно, и Монфокон не мог сделать и десяти шагов, чтобы не запутаться и не упасть, распластавшись во весь свой рост. Комизм и заключался в этих беспрерывных падениях и в том бесстрастном виде, с которым он каждый раз поднимался. Кентэн подал хлыст, хлеб с вареньем и подвел ему Кривую Ворону. Капитан, сунув хлеб в рот и вооружившись хлыстом, взял в руки повод от лошади, важно вывел ее на арену и пустил.

— Перемени ногу, — командовал он с набитым ртом. — Танцуй польку… Кругом… На задние ноги… Теперь испанским шагом… Хорошо… Молодец…

Пегая, кривоглазая кобыла, возведенная в достоинство цирковой лошади, добросовестно семенила по арене, ничуть не слушаясь приказаний капитана. Впрочем, и он, все время спотыкаясь, падая, поднимаясь и уплетая свой завтрак, тоже очень мало смущался неповиновением лошади. И эта стойкая невозмутимость и взаимная незаинтересованность лошади и карапуза были так забавны, что даже сама Доротея смеялась звонким смехом, повышавшим веселье зрителей.

— Прекрасно, капитан, — ободряла она его. — Превосходно! А теперь мы представим драму «Похищение цыганки». Барон Сен-Кентэн, вы будете исполнять роль гнусного похитителя.

«Гнусный похититель» с диким воем кинулся на Доротею, схватил ее и, бросив на седло, связал, а сам сел верхом. Невозмутимая кобыла продолжала так же медленно и вяло перебирать ногами, но Кентэн имел вид и позу бешено скачущего всадника. Пригнувшись к седлу, он исступленно кричал:

— Галопом!.. За нами погоня!..

А капитан, все такой же невозмутимый, взял детский игрушечный пистолет и прицелился в «гнусного похитителя».

Хлопнул пистон. Кентэн свалился кубарем вниз, а освобожденная цыганка подбежала к своему спасителю и крепким поцелуем поблагодарила его.

Были г другие сцены, в которых приняли участие Кастор и Поллукс. Все было весело, остроумно и изящно.

— Капитан Монфокон, возьмите шляпу и произведите сбор в публике! Кастор и Поллукс, бейте в барабан, чтобы заглушить звон золота, падающего в шляпу!

Капитан с огромной шляпой в руках обошел публику, бросавшую ему медные монеты и смятые бумажки. Доротея, взобравшись на крышу фургона, произнесла прощальную речь:

— Благодарю вас, господа. С большим сожалением покинем мы ваше гостеприимное местечко. Но прежде чем уехать, мы считаем своим долгом сообщить, что мадемуазель Доротея (она сделала поклон) не только директриса цирка и первоклассная артистка. Мадемуазель Доротея (она еще раз поклонилась) может представить доказательства того, что она обладает редким дарованием в области ясновидения и чтения чужих мыслей. В линиях рук, в картах, в кофейной гуще, в почерке и в звездах для нее не существует тайн. Она рассеивает тьму. Она разгадывает всякие загадки. С помощью своего волшебного жезла она в покинутых местах, под камнями старых замков, в заброшенных колодцах отыскивает давно спрятанные клады и сокровища… Тому, кто нуждается в ней, она поможет. Еще раз благодарю, господа.

Доротея спустилась вниз. Ее товарищи уже укладывали вещи. Кентэн подошел к ней и шепнул:

— За нами следят. Жандармы не спускают с меня глаз.

— Разве ты не слышал, какую я речь произнесла?

— Ну, так что?

— А то, что сейчас к нам придут за советом. «Доротея, ясновидящая»… Смотри-ка, вон уже клиенты. Бородач и тот, другой, в бархатной куртке.

Бородач был вне себя от восхищения. Он засыпал Доротею комплиментами, потом представился сам: «Максим Эстрейхер», и представил своего компаньона: «Рауль Давернуа», и от имени графини Шаньи пригласил Доротею в замок на чашку чая.

— Вы хотите, чтобы я пришла одна?

— Конечно, нет, — возразил Рауль Давернуа с вежливым и даже изысканным поклоном. — Моя кузина будет рада принять и ваших товарищей. Надеюсь, вы не откажете.

Доротея обещала. Через несколько минут она приведет в порядок свой туалет и придет в замок.

— Нет, нет, ради бога, не надо, — просит Эстрейхер. — Приходите в этом костюме… Он так вам идет, он ничего не скрывает и так подчеркивает вашу красоту…

Доротея покраснела и сухо обрезала:

— Я не люблю комплиментов.

— Помилуйте, какой же это комплимент, — возразил Эстрейхер, почти не скрывая иронической улыбки.

Когда Эстрейхер и Давернуа ушли, Доротея сказала, глядя им вслед:

— Кентэн, берегись этого бородатого.

— Почему?

— Это он утром хотел пустить в тебя пулю. Кентэн зашатался и едва устоял на ногах.

— Он узнал меня?

— Вероятно. Когда он увидал во время представления твои прыжки, он должен был вспомнить того черного дьявола, который утром лазил по утесу. А от тебя он перешел ко мне и сообразил, что это я хлопнула его камнем по голове… И потом, эта его отвратительная манера разговаривать… Насмешливый тон…

Кентэн вспылил:

— И ты все-таки смеешь оставаться тут?!

— Он не подозревает, что я его узнала.

— Какие же у тебя намерения?

— Очень простые: погадать им и заинтриговать.

— Зачем?

— Затем, чтобы и их заставить говорить.

— О чем?

— О том, что я хочу знать.

— А если кража обнаружится? Если они будут нас допрашивать?

— Кентэн, возьми у капитана деревянное ружье, поставь, стражу около фургона и, когда явятся жандармы, стреляй в них. Что же еще?

Доротея привела себя в порядок и отправилась в замок. Рядом с ней шел Кентэн и по ее требованию рассказывал с мельчайшими подробностями о своем ночном похождении. За ними шли Кастор и Поллукс, а позади плелся капитан и тянул за собой на веревочке маленькую детскую коляску, в который были уложены его игрушки.

Гостей приняли в большом салоне замка. Слуги, рассказывавшие Доротее о графине, были правы: действительно, милая и приветливая женщина.

Она ласково угощала ребят сластями и была очень предупредительна к Доротее.

Доротея же, казалось, ничуть не была смущена; она держала себя в салоне замка так же свободно, как у себя в фургоне. Непринужденные и полные достоинства манеры, умный, выразительный взгляд, совершенно правильный язык, которому придавали особую прелесть иногда прорывавшиеся «словечки», общительность, подвижность — все это восхищало графиню и мужчин.

— Не только вы, и я могу предсказать будущее, — вскричал Эстрейхер, — по крайней мере, ваше будущее, мадемуазель Доротея. Я уверен, что вас ждут слава и богатство. И если бы вы захотели поехать в Париж, я бы с радостью взял на себя роль руководителя.

Она покачала головой.

— Я ни в ком не нуждаюсь.

— Может быть, я вам неприятен?

— Ни приятен, ни неприятен. Я просто вас не знаю.

— Если бы знали, вы бы верили…

— Сомневаюсь.

— Почему?

Она взяла его руку и, рассматривая ладонь, сказала:

— Распутство… Страсть к наживе… Совесть отсутствует.

— О нет! Я протестую. У меня нет совести?

— Да. Так показывает ваша рука.

— А что показывает рука насчет моего будущего? Повезет мне?

— Нет.

— Как?! Я никогда не буду богат?

— Боюсь, что так.

— Черт возьми!.. Ну, а когда я умру?

— Довольно скоро.

— Смерть будет мучительная?

Она показала на какую-то линию его ладони.

— Посмотрите сюда, вот видите, у основания указательного пальца?

— Что там такое?

— Виселица.

Все захохотали. Эстрейхер сделал вид, что ему очень приятна вся эта хиромантическая забава, а граф Октав аплодировал.

— Браво, браво! Раз вы сумели предсказать виселицу этому старому распутнику, то действительно вы обладаете даром ясновидения. И я уже не колеблюсь…

Он обменялся взглядом с женой и продолжал:

— Да, я уже не колеблюсь и хочу объяснить вам…

— И хотите объяснить мне, — подхватила его фразу Доротея, — мотивы, по которым пригласили меня к себе.

— Совсем нет, — возразил граф. — Мы вас пригласили потому, что хотели видеть вас у себя…

— И, кроме того, испытать мои способности ясновидящей.

Графиня тоже вступила в разговор:

— Ну да, совершенно верно. Ваше заключительное слово после представления заинтересовало нас. Признаюсь, мы не верим во все эти волшебства, так что мы хотим задать вам несколько вопросов просто из несерьезного любопытства.

— Если вы не верите в мои способности, оставим пока вопрос о них в стороне. А я все-таки удовлетворю ваше любопытство.

— Каким образом?

— Отвечая на ваши вопросы.

— Под гипнозом?

— К чему? Никакого гипноза не надо, по крайней мере сейчас. После, может быть.

Оставив около себя только Кентэна, Доротея велела детям идти играть в другие комнаты, а потом села около графини и сказала:

— Я вас слушаю. Говорите все, без стеснения.

— Хорошо, — и подчеркнуто легкомысленным тоном, стараясь показать, что она не придает серьезного значения тому, о чем говорит, графиня начала:

— Вы говорили о забытых местах, о старых камнях и о спрятанных сокровищах. Наш замок существует несколько веков. И вот нам хотелось бы узнать, не спрятал ли кто-нибудь из его прежних обитателей в каком-нибудь укромном уголке один из тех сказочных кладов, на которые вы намекали.

Доротея после некоторого молчания сказала:

— Я всегда отвечаю с большей или меньшей точностью, если мне вполне доверяют. Но если остаются недомолвки…

— Какие недомолвки? Уверяю вас… Но Доротея настаивала:

— Вы мне сказали, что на разговор со мной вас двинуло простое любопытство. Но почему же вы не сказали, что в замке уже производились поиски?

— Очень вероятно, что раскопки производились, — вмешался граф, — но это могло быть несколько десятков лет тому назад, при моем отце, или, вернее, даже при деде.

— Нет, были и недавние раскопки, — утверждала Доротея.

— Да мы живем в замке не больше месяца.

— Речь идет не о нескольких месяцах, а о нескольких днях… даже часах…

Графиня с искренней живостью заявила:

— Уверяю вас, что мы не делали никаких поисков.

— Тогда, значит, это делает кто-то другой.

— Кто? С какой стати? Где?

Доротея заговорила лишь после довольно длинной паузы:

— Извините, если я вмешиваюсь не в свои дела. Это один из моих недостатков. Кентэн часто мне говорит: «Ты со своей манерой всюду соваться рано или поздно попадешь в какую-нибудь неприятную историю…» Сегодня мы сюда приехали рано, до представления оставалось много времени. Я пошла погулять. Нечаянно обратила на кое-что внимание, потом рассмотрела и в конце концов пришла к некоторым важным выводам.

Граф и его гости переглянулись, и видно было, что они уже всерьез заинтересовались.

— Я разглядывала старинный фонтан, что находится посреди двора. Долго любовалась им. Случайно я заметила, что мраморные плиты бассейна недавно вынимались. Дало ли это какой-нибудь толк? Не знаю.

Граф и его гости опять обменялись удивленными взглядами. Один из них сказал:

— Может быть, чинили бассейн… или исправляли канализацию…

— Нет, — решительно заявила графиня. — Фонтана не трогали… Вы, вероятно, заметили и еще что-нибудь в этом же роде?

— Да, — отвечала Доротея. — Такая же точно работа была произведена немного дальше, около площадки, на которую выпирают камни утеса. Там даже пробовали пробуравить камни. При этом поломался железный прут. Конец его до сих пор торчит.

— Но почему, — спросила графиня, уже взволнованная и возбужденная, — почему именно эти два места? Что тут ищут? Чего хотят?

Доротея задумалась над ответом и медленно, будто желая показать, что именно сейчас выяснится главная суть всего, сказала:

— Об этом написано на самом памятнике. Вы видите его отсюда? Видите капительную колонну, которую окружают сирены? Так вот, на одной стороне этой колонны есть надпись… Буквы почти стерлись…

— Почему же мы никогда их не видели? — вскричала графиня.

— И все-таки они есть… Буквы почти слились с рубцами мрамора… Тем не менее одно слово… целое слово… можно без труда прочитать.

— Какое?

— Слово «Fortuna».

Три слога «for-tu-na» отчетливо прозвучали в тишине большой залы. Граф глухо повторил эти три слога, а Доротея продолжала:

— Да, слово «Fortuna». И это же слово можно прочесть на камнях фундамента, опирающегося на ту скалу. Правда, там буквы стерлись еще больше, и их можно скорее угадать, чем прочитать. Но все-таки можно.

Граф не вытерпел, сорвался с кресла и, когда Доротея произнесла последние слова, он уже бежал по двору к фонтану. Он бросил быстрый взгляд на капитель, помчался к тому месту над обрывом, о котором говорила Доротея, и очень скоро вернулся назад.

— Все точно так, как она сказала. В двух местах рыли… И надпись «Fortuna», которой я раньше не замечал, в самом деле есть… Искали и, может быть, нашли…

— Нет, — твердо и спокойно заявила Доротея.

— Почему вы так думаете? Откуда вы знаете?

Она не сразу ответила. Пристально взглянула на Эстрейхера и поймала его взгляд на себе. Эстрейхер теперь уже не сомневался, что разоблачен, и начал понимать, куда гнет эта канатная плясунья. Но осмелится ли она идти до конца и вступит ли она в открытую борьбу? И ради чего затевает она всю эту историю?

Он отвел взгляд и повторил вопрос графини:

— Да, почему вы утверждаете, что не нашли? Доротея смело приняла вызов:

— Потому что поиски еще продолжаются. В овраге под стенами замка среди груды диких камней, оторвавшихся от скалы, есть один старый обтесанный камень, оставшийся, вероятно, от разрушенной постройки. Слово «Fortuna» высечено и на нем. Что этот камень недавно передвигали, можно видеть по свежевзрытой земле и по следам чьих-то ног.