"Владимир Леонидович Кашин. По ту сторону добра (Роман "Справедливость - мое ремесло" #5) " - читать интересную книгу автора

- Расскажите о них.
И она кое-как пересказала историю сестры, которую во время войны
фашисты угнали в Германию, рассказала о земляке-враче, сумевшем избежать
такой же участи... Понемногу приходила в себя и уже не мяла судорожно
платочек, превратившийся в ее руках в мокрый комок.
Подполковник Коваль пошевелил в зеркале губами, повернулся к себе
спиной.
- Вы, наверное, репетировали свои роли дома? - спросил он, заметив,
что Таисия Григорьевна тоже взглянула в зеркальную стену и поправила на
голове черную наколку.
- Все было, - она скорбно кивнула. - Но я не потеряла надежды
вернуться на сцену, - сказала вдруг довольно твердым голосом.
"Есть, - мысленно отметил Коваль, - ключик найден".
И действительно, забыв о слезах, Таисия Григорьевна начала
рассказывать о своей сценической карьере. На кухне дожарили мясо, и
горелый запах начал уже развеиваться, а она все рассказывала, как
девчонкой пришла на сцену, какие серьезные роли играла в областном театре,
как попала в Киев, где ее "съели" бездарности и завистники.
Коваль терпеливо слушал, рассматривая в зеркале свое большое правое
ухо и клок на затылке, который уже начал закручиваться, - давно пора
постричься! И удивился: прожил жизнь и не знал, что на затылке у него
кудрявятся волосы. Какой у него глупый вид в зеркале! Старый толстый
мужчина в немодном мешковатом костюме расселся в кресле. Кто бы мог
подумать, что это известный инспектор уголовного розыска! И сразу
рассердился сам на себя: он пришел сюда не кудри свои рассматривать.
Таисия Григорьевна тем временем увлеклась воспоминаниями о своей
театральной жизни, говорила о своем таланте, который не нашел признания, и
Ковалю невольно вспомнилась давняя беседа в Закарпатье со своим коллегой
майором Бублейниковым, который возмущался тем, что поэты повсюду тычут
свое "я".
"Ну, пусть бы, - соглашался майор, - великие какие, Пушкин там или
Лермонтов. "Я памятник воздвиг себе нерукотворный..." Это понятно. Этот
достоин, имеет право... Но когда какой-нибудь юнец, успевший написать три
стихотворения, присваивает себе такое право - это уже нескромно. А если он
к тому же комсомолец - то еще и не самокритично... И противно слушать..."
Коваль смеялся так, что майор обиделся. Пришлось объяснять:
"Каждый поэт, каждый художник, Семен Андреевич, должен верить, что он
и только он откроет людям неизведанное, принесет им новый Прометеев огонь,
иначе у него не будет крыльев и не взлетит он в высокий мир искусства".
Чванливый Бублейников решил, что они не поймут друг друга, и
прекратил спор.
Сейчас, в этой маленькой обители Дмитрий Иванович понял, что Таисия
Григорьевна истинно верила в свое призвание, в то, что может нести людям
огонь. Видя, как собственный рассказ понемногу успокаивает ее, Коваль,
улучив момент, сказал:
- Давайте поговорим о том вечере. - И - без перехода: - Кто-нибудь
выходил из комнаты, когда вы сидели за столом?
Таисия Григорьевна все еще не могла отрешиться от своих театральных
воспоминаний.
- Ах... да. Гости? Нет...