"Сергей Каширин. Полет на заре " - читать интересную книгу автора

хочется. Затем машина резким рывком вышла из пике, взмыла вверх, встала
почти вертикально, и страшная перегрузка вдавила летчика в кресло. У него
потемнело в глазах, тело налилось свинцовой тяжестью.
Фюзеляж скрипел и стонал каждым своим металлическим суставом, как будто
с него сдирали обшивку. Пилот испытывал состояние, близкое к обморочному,
чистое небо казалось ему подернутым белесым туманом, но сознание и сила воли
были сильнее любых перегрузок. "Самолет, идя вверх, теряет скорость. Свалить
его на крыло. Так..."
С командного пункта запрашивают высоту. Как отчетливо звучит каждое
слово! Продолжая бороться с неуправляемой машиной, Куницын, преодолев немоту
от сдавившей горло перегрузки, еле вымолвил:
- Отказали рули. Высота...
Снова перехватило дыхание. Высота только что была более двенадцати
тысяч метров, а сейчас уже девять. Что ж, можно еще попробовать подчинить
взбунтовавшуюся машину.
Велика скорость, но быстрее ее мысль. В сознании летчика вихрем
проносятся самые различные предположения о причинах неуправляемости
самолета. А истребитель снова рванулся вниз и в сторону, словно чьи-то
невидимые сильные руки швырнули его, как детскую игрушку. Машина делает
головокружительные трюки, будто насмехается над пилотом, который прилагает
все усилия, чтобы обуздать ее, и оказывается бессильным.
- Тридцать восьмой, катапультируйся! - резко стегнул по ушным
перепонкам требовательный голос руководителя полетов. - Пятьдесят первый,
продублируйте!
Куницын все слышит и все понимает. Ему разрешают покинуть самолет.
Пятьдесят первый - это позывной Кривцова. Вот он повторяет команду
руководителя полетов. И все же Куницын медлит. Он имеет право на прыжок, но,
пока есть запас высоты, продолжает бороться. Происходящее кажется ему просто
непостижимым, абсурдным. Ну ладно бы отказали, остановились двигатели, но
они тянут. Так неужели ничего не удастся сделать? Надо попытаться!
Один умопомрачительный бросок сменяется другим. Стрелка высотомера
неумолимо бежит влево, авиагоризонт отмечает беспорядочное вращение. Самолет
мечется, как живое существо в предсмертной агонии. Серая поверхность облаков
то косо встает перед смотровым стеклом, то, опрокидываясь, исчезает из поля
зрения, и солнце катится куда-то вверх.
Послышался металлический треск. Страшных перегрузок не выдержала сталь,
которой закреплены подвесные баки, и во время одного из немыслимых пируэтов
они оторвались. Приборы, облака, солнце, небо - все смешалось в шальной,
невообразимой круговерти. Вот так, наверно, затягивает ослабевшего пловца
коварный омут. Это глубокая спираль, штопор.
- Тридцать восьмой, прыгай! - врывается в наушники голос Кривцова. Он
уже не дублирует ничьих команд. Он сам видит, как катастрофически теряет
высоту самолет Куницына. Теперь мешкать нельзя. На малой высоте
катапультироваться опасно.
Что ж, Куницын прыгнет. Он сделал все, что мог, но машина не
подчинилась. Ее придется покинуть.
До чего же противное это чувство, когда не ты управляешь самолетом, а
самолет тянет тебя куда ему вздумается. Однако и здесь спешить опасно. При
штопоре выбрасываться с парашютом надо без паники, расчетливо и умело, иначе
малейшая оплошность может стать роковой. Ведь если при такой скорости