"Сергей Каширин. Полет на заре " - читать интересную книгу автора

"противника", атаковать его и сделать несколько прицельных очередей, хотя
тот постарается увернуться. Правда, сразить цель нужно не из пушек, а
фотопулеметом, но все остальное в таком воздушном бою самое настоящее - и
скорость, и головокружительные маневры, и дерзкие контратаки.
- Тридцать восьмой, форсаж! - радирует Перфильев.
По указанию штурмана наведения Куницын включает двигатели на
максимальный режим. Скошенные назад стреловидные крылья, чуть вздрагивая,
поднимают машину все выше и выше. Она мчится теперь со скоростью
артиллерийского снаряда. Внизу широко открывается взгляду неповторимый,
быстро меняющийся ландшафт верхнего слоя облаков, а впереди летчик замечает
белую, тающую в синеве волнистую прядь - инверсионный след, оставленный
самолетом Кривцова. Ага, вот она, цель. Теперь не уйдет!
Охваченный азартом преследования, летчик нетерпеливо подался вперед,
точными, координированными движениями довернул истребитель и, прицеливаясь,
замер.
На приборы он больше не смотрел. Он был весь во власти того
приподнятого, "летящего" настроения, которое всякий раз испытывал в
воздушном бою. И вдруг...
Как солдат, над окопом которого свистнула пуля, летчик насторожился.
Однако сообразить, откуда ему грозила опасность, он не успел: последовал
страшный рывок.
Сперва показалось, что перехватчик попал в сильную воздушную струю,
образуемую реактивным двигателем впереди идущего самолета. У Куницына
однажды произошло нечто подобное во время атаки тяжелого бомбардировщика.
Его истребитель внезапно тряхнуло, бросило вниз, завертело, и он сам на
какое-то мгновение почувствовал себя не летчиком, а беспомощным котенком,
угодившим в бурлящий водоворот. Но тогда он быстро вывел самолет в
горизонтальное положение, а сейчас машина не слушалась руля высоты.
Летчик не растерялся. Как у человека, которому помешали осуществить
важное намерение, в нем шевельнулось чувство досады и даже злости. Поэтому
руки и ноги, лежащие на рычагах управления, продолжали действовать еще
энергичнее. И хотя Куницын, не успев осмыслить происшедшее, работал рулями
интуитивно, профессиональное чутье не обмануло его: движения были именно
теми, какие требовались для вывода самолета из почти отвесного пикирования,
переходящего в крутую спираль.
Двигатели, как бы протестуя, отчаянно выли и содрогались. А высота
падала, скорость росла, неотвратимо неслась навстречу серая поверхность
облаков. Кресло уходило из-под летчика, и привязные ремни больно впивались в
плечи. Какая-то чудовищная сила выдирала его из кабины.
Кровь прилила к голове, в висках застучало так, словно рядом начал
работать паровой молот. "Газ... Щитки!" - пронеслось в затуманенном мозгу, и
руки как бы сами делали свое дело. Куницын, удерживая машину от крена,
затянул рычаги управления двигателями, выпустил воздушные тормоза и
продолжал выбирать на себя ручку руля высоты. Однако самолет не повиновался
ему, по-прежнему пикировал, все круче опуская нос. Поняв наконец, что
случилось, летчик нажал кнопку передатчика:
- Я - тридцать восьмой. Самолет неуправляем. Пытаюсь вывести...
В наушниках шлемофона тотчас послышался голос руководителя полетов, но
Куницын не успел, не смог вникнуть в то, что ему сказали. Истребитель
затрясся, точно приходя в ярость оттого, что ему не дают нестись куда