"Иван Касаткин. Задушевный разговор (Советский рассказ тридцатых годов)" - читать интересную книгу автора

Цель моего похода - Александра Михайловна Скотникова и задушевный
тайный разговор с нею о работе ее бригады - отодвигалась. Подошли еще
люди, скамейки заняли сплошь.
Лаврентий Иванович Пучков ударился в воспоминания.
- Ведь вот тоже, кабы записать, как мы забирали землю, как церковь
ломали на материалы. Сильно интересная борьба была! Мы орудуем, а время
смутное. Один и говорит мне: Лаврентий Иванович, смотри, не ошибись... Два
столба, говорит, поставим, да и удавим тебя. И сейчас этот человек жив, в
Серпухове на хлебозаводе укрылся, супчик. Мы на барскую землю в ту пору
уже крепко сели. А к Орлу валом подваливали белые!
А землю мы делили по едокам, смеху куча! Но, невзирая, шестьсот пудов
продразверстки дали. И себя обеспечили. И меня удавить не успели. А теперь
мы можем с песнями работать.
Пора было разойтись. Андрей Петрович Сигаев, степенный старик, идя со
мною вдоль села, раздумчиво выкладывал:
- Вчера у меня радость случилась, сын явился с призыва, винца выставил,
приятно угостил. Определили на Дальний Восток, в береговую охрану. А
второй принят танкистом. Ну, этот ужасно какой проворный. Выгнется этак
колесом и прокатится по всей деревне. Вчера вот тут всему народу фигуры
показывал, чистый бес! На цыганскую пляску горазд. Бывало, щпблеты ему
купишь, разом вдребезги... Активист, неизвестно и в кого.
В полях, на так называемых бедных калужских землях, вязался в снопы
обильный урожай. Народ кучками действовал и тут и там, но бригадирша
Скотникова была неуловима. Вот только что распоряжалась тут, и нет ее.
Наконец сказали, будто помчалась в соседнее Кузьмищево, где рожь еще на
корню и куда будто бы пригнали комбайн. Я вернулся в село, в надежде на
свидание с нею в обеденный час, и присел у одной избы на завалину.
Солнце было уже высоко. После утомительной гонки по полям приятно
сидеть в тени избы и смотреть на вспыхивающую блестками гладь пруда, на
березу, дремно осенившую плакучими ветвями покосившийся сарайчик, на
забившихся под крапиву кур.
Рядом со мною старушка, маленькая, сухонькая, точно выветренная,
покашливая и ворча, коричневыми руками хватала из вороха пучки соломы и с
непостижимой быстротой крутила эту солому в жгуты для вязки снопов. Я не
поспевал следить, как это она делала. Под ногами у ней росла и росла куча
вязок. И скоро бы эта куча была выше ее головы, но то и дело, как воробьи
на мякину, налетала крикливая стая ребятишек, охапками расхватывала
готовые вязки и, отшлепывая босыми пятками, с гомоном неслась в поле.
- С чего это, бабка, так покашливаешь? - спросил я, присаживаясь
поближе.
- А бык покатал. Был у нас такой бык непочтительный.
Лошадь запорол. Мальчонку раз выше изгороди махнул. Только я и могла за
ним ходить, меня слушался. За это и трудодни мне писали. Подошла это я
раз, хворостиночкой стеганула, а он как обратился на меня, сшиб и давай
бить-катать. Четыре раза поддевал, швырнул через дорогу, вон до того
погреба. Чую, кровь с меня идет, земли полон рот, душа вон выскакивает...
А он знай ярится. И вдруг ровно кто меня надоумил, говорю:
бычок-батюшко, за что ты меня, прости меня... И затих он сразу. Положил
на правое мое плечо свою храпелку и сопит. Ну, прямо в лицо мне лезет,
сопит, всхрапывает, вижу, жалеет.