"Адольфо Биой Касарес. План побега [H]" - читать интересную книгу автора

тем меньше я настаивал на кратковременности случившегося. Объясняю, что если
это и было искажением истины, то ненамеренным. И желание хотя бы немного
обелить Перлу здесь было совершенно ни при чем. Просто после нескольких
часов удовольствия мне уже казалось, что все продолжалось больше одной ночи.
Кто-то возразит, что мои воспоминания касались только двух мест - театра
"Солис" и отеля затем - и для игры воображения оставалось не так много
места. Должно быть, подсознательно, или во сне, я начал как бы раздвигать
случившееся, делая тем самым нашу идиллию - по крайней мере, в глазах
слушателей - более совершенной. В сущности, это обычное дело. Один вечер в
отеле "Хардин" в Лобосе превращается в три-четыре дня; тенор поет "когда я
жил в Асуле", и мы вспоминаем неделю, проведенную там. Но по-настоящему
любопытно вот что. Одобрение собеседников окружило меня чем-то вроде ореола,
однако счастливым я себя не чувствовал. Глубоко засевшее беспокойство не
покидало меня. Достойный зависти смельчак, то есть я, не превратится ли он в
самого несчастного из смертных? Делая из образа Перлы карикатуру, не вредил
ли я себе самому? Если бы тогда мне задали прямой вопрос, я бы ответил
коротким "нет". Позднее я утратил былую самоуверенность и рассказывал
историю уже через силу, как бы под влиянием постыдной привычки. Каждый
смешок моих слушателей - бесценная награда для любого на моем месте -
отдавался болью в сердце и еще долго звенел во мне язвительным эхом. Но
никто не способен долго отдаваться нелюбимому делу, и после полудюжины
экспериментов я перестал выносить на суд других мою связь с Перлой. Сейчас
одна мысль об этом заставляет меня вздрагивать; кажется, прошла вечность с
тех пор, как ее имя не слетало с моих губ. Такое каменное молчание никак не
связано с забвением. Перла осталась в моей памяти как святыня, и я -
раскаявшийся, стенающий, влюбленный грешник - каждый день отправлялся на
поклонение ей. О том, чтобы отправиться на Восточный Берег, найти ее там, я
и не помышлял: правительство запретило поездки. При диктатуре весь народ
выглядит немного глупо - послушные школьники в страхе перед указкой
учителя...
Однажды ночью, пять лет спустя, я был с друзьями в "Охотничьем рожке".
Кажется, мы сравнивали Буэнос-Айрес в прошлом и в настоящем, когда чьи-то
прохладные пальцы закрыли мне глаза. Я обернулся и увидел Сесилию. Мы
поцеловались почти машинально, и слова женщины - прозвучавшие совсем
некстати - отдавали неизбежностью:
- Куда пойдем?
Для женщины не существует никаких отговорок и никаких препятствий. Все,
что есть в мире, - это пара, половину которой составляет она сама. Вопрос
Сесилии, хотя и неизбежный, застал меня врасплох. В таком состоянии у людей
моментально портится настроение, и я готов был сопротивляться. Что скажет
метрдотель? Что станет с моим жарким? Кто его съест? Кто заплатит? Что я
скажу своим товарищам? Однако за соседним столиком я обнаружил мужа Сесилии,
чья идиотская улыбка была адресована мне, и заменил всю заготовленную обойму
слов на один уважительный вопрос:
- А как же он?
- Мой муж понимает все, - гордо ответила Сесилия.
Все пропало, осталось вести себя как подобает джентльмену. С элегантной
прямотой я объявил приятелям, пребывавшим в полном недоумении:
- Сеньоры, завтра разберемся с деньгами.
Проходя мимо мужа, я отвесил ему вежливый - слишком вежливый - поклон.