"Сергей Карпущенко. Беглецы " - читать интересную книгу автора

сдержанная, спрятанная от всех до поры, но лезшая наверх, напоказ в каждом
резком его движении руками, ногами, которым, казалось, тесно было в избе и
хотелось простора, коня хотелось, драки, погони или даже бегства, но только
не бездействия.
И ум его тоже все время лез наверх, будто спешил показать себя - вот я
каков! - и вел Ивана в незнакомые, страшные просторы разумения всего, что
прежде окружало, но было мрачным непонятностью своей, а теперь явилось
освещенным, ясным, близким. От Беньевского Иван узнал впервые, что не Солнце
ходит по небу над землей, а вращается Земля, давая смену дню и ночи, зиме и
лету. Узнал и поразился. Потом поведали Ивану о всеобщем тяготении и о том,
что сила тяжести, которую ощущают все на Земле, это все та же сила, что
удерживает Луну при ее постоянном движении по небу, а Землю - в ее вращении
вокруг светила. Узнал потом Иван о странных в своей невидимости малых
размером существах монадах, из которых все прочие тела слагаются. Узнал, что
тепло - это тоже вещество, невидимое, но осязаемое, что именуется
теплородом. Узнал о флогистоне, наполнителе всего живого, о видах, родах,
отрядах, классах животных тварей. Занимался он с Беньевским математикой,
механикой, алхимией. У наставника имелись книги, но все французские,
английские, немецкие, и, чтобы их прочесть, принялся Иван учиться языкам. На
клочках бумаги, которой мало было, под свечным огарком чертили они свои
фигуры и символы кусочками свинца, зажатыми в расщепленные палочки, не
замечая порой, как летели часы, дни, недели.
Рассказывал он Ивану и о древней истории народов, живших на земле
когда-то - о Вавилоне, Греции и Риме, о народах гордых и великих, но
умаленных со временем чужеземными вторжениями. Он читал Ивану тягучие поэмы
по-древнегречески и по-латински, и чувствовал юноша, как били эти звуки в
какие-то невидимые колокола его души, начинавшие звенеть прекрасной, сладкой
песней.
Они сдружились настолько, насколько можно дружбой назвать отношения
теплые и сердечные людей, разделенных двадцатью годами в возрасте. Иван,
сметливый и чуткий, видел, что Беньевский хоть и учит его с большой охотой,
но все время будто ждет какой-то подходящей минуты, чтобы попросить о
чем-то, о чем покамест спрашивать рановато.
Однажды, когда Иван ушел, Хрущов, проспавшись, чеша лохматую голову и
зевая, спросил у квартиранта своего:
- Мил человек, в разум себе не заберу - для какой такой надобности
проводишь ты с мужиком оные высокоумные экзерциции? Не иначе как на свой
счет мечтаешь его в Санкт-Петербугскую академию отправить. Дивно! Уж если
нашла на тебя шаль кого-нибудь наукам обучить, так мог бы меня своим
учеником избрать. Я бы тебе водки наливал опосля уроков.
Беньевский неприметно улыбнулся.
- Экзерциции оные, как выразиться изволил, надобны мне по трем
причинам. Во-первых, затем, чтобы не дать засохнуть в бездействии рассудку
моему, поелику ум мой и знания - суть генеральные мои капиталы. Засим
недоросль сей способностями своими вызывает во мне немалую к себе приязнь. К
тому ж он не плут, как многие из россиян, чистоплотен, великодушен и горд
одновременно. Не многие европейцы могли бы похвалиться совокупностью так
многих качеств в едином человеке. Ежели присоединить к ним еще и высокую
образованность, манеры, то можно будет получить экземпляр едва ль не
идеального человека, который, по твердому убеждению моему, будет населять